Цвет надежды

Способина Наталья

— Никто не предполагал.

— Да уж. В страшном сне не привидится. Вы… хоть поговорили?

— С кем?

— С Гермионой. С кем же еще?

— Да. Поговорили.

Вновь повисла тишина.

— Гарри, послушай, — Джинни передвинулась на край дивана и коснулась его руки. Он опустил голову, почувствовав прикосновение.

Неотрывно глядя в ярко-зеленые глаза, Джинни сжала его ладонь обеими руками:

— Ты не должен винить Гермиону. Так… бывает. Это же… Она очень любит тебя. Поверь. Вы с Роном для нее самые дорогие люди. И… как бы она ни относилась к… нему, это не уменьшает ее любви к тебе.

Не отталкивай ее. Ты ей нужен. И она тебе нужна. Я же знаю.

Гарри на миг опустил взгляд, а потом вновь посмотрел на Джинни:

— Почему ты все это говоришь?

— Потому что вы близкие мне люди, и я не хочу видеть, как вы мечетесь, не находя себе места от переживаний и боясь подойти друг к другу.

— Джин, все изменилось. Это…

— Да. Изменилось. Вы выросли. Ты же встречаешься с Кэти.

— А при чем здесь это?

— Разве это помешало вашей дружбе с Гермионой?

— Ты сравнила Кэти с Малфоем!

— Я просто пытаюсь сказать, что личная жизнь и дружба не мешают друг другу…

— Он причинит ей зло!

— С чего ты взял?

— Джинн, мы говорим о Малфое!

— Я помню, Гарри. Помню.

— В тебе сейчас говорит женская солидарность или здравый смысл?

Джинни звонко рассмеялась. Гарри невольно улыбнулся. Ему всегда нравился смех младшей сестренки Рона. Задорный и ясный.

— Все будет хорошо, — улыбнулась Джинни.

Гарри сдвинулся на край кресла и щелкнул ее по носу.

— Эй! — возмутилась девушка.

— Ты безнадежная оптимистка.

— Я выросла с Фредом и Джорджем. Жизнь — веселая штука. Нужно только уметь находить в ней радость.

Гарри склонил голову с полуулыбкой, словно задумался над ее словами. Повинуясь внезапному порыву, Джинни прислонилась лбом к его виску.

— Все будет хо-ро-шо.

— Смотри! Ты обещала, — с улыбкой откликнулся Гарри. — Спасибо тебе.

Джинни глубоко вздохнула. Обоняния коснулся его запах. Запах листвы, добра и… нежности. Девушка негромко произнесла:

— Знаешь, я завидую Гермионе.

— Что? — Гарри дернулся было отклониться. — И тебе Малфой приглянулся?

Джинни рассмеялась и подалась вперед, не позволяя ему отстраниться. Гарри вернулся в исходное положение.

— Я завидую ее силе. Представь, зная тебя и Рона, зная, как вы на это отреагируете, она не побоялась признаться в своей любви.

Гарри закусил губу.

— Да. Она… сильная.

— За одно это можно простить все.

— Знаю.

— Я бы так не смогла.

— То есть, ты бы не призналась нам, что влюбилась в Малфоя? — с усталой усмешкой произнес он.

— Я даже объекту своей любви признаться боюсь, а ты… вам.

— То есть, Дин в неведении? — полушутя произнес Гарри.

— Да при чем здесь Дин, Гарри! — устало откликнулась Джинни.

— Хочешь, я тебе помогу чем-нибудь?

Джинни еще раз вздохнула, покрепче обхватив его ладонь, и почувствовала, как он накрывает ее руки своей. Ей в голову пришла мысль, что Кэти непременно устроит грандиозный скандал, если вдруг сейчас войдет в гостиную, но было так хорошо, что мысль отступила. Рядом билось его сердце, лица касались его волосы, и жизнь продолжалась. Яркая! Солнечная! Такая, какая может быть только рядом с ним. Джинни невольно улыбнулась, закусив губу. Хотелось крикнуть: «Я счастлива»! Она почувствовала,

что он тоже улыбается. И в этот момент Джинни поняла, что готова свернуть горы за его усталую улыбку. Какое же это счастье: быть здесь, рядом с ним, и знать, что где-то под этой же крышей находится занудствующий старший брат и запутавшаяся на грани любви и долга Гермиона. Как же любила их Джинни в эту минуту — яркую минуту счастья!

* * *

— Блез, до ужина еще два часа! Поиграешь со мной?

Звонкий голос ворвался в комнату раньше мальчишки. Девушка, стоявшая у окна, обернулась. В начале учебного года пределом мечтаний было возвращение прежнего Брэнда. Такого, каким был ее братишка до гибели Фриды, капризного, избалованного и… нестерпимо звонкого.

— Не ори на весь дом!

— Поиграешь со мной? — шепотом повторило рыжее недоразумение.

Блез вздохнула, глядя на ямочку на его щечке. Давно он не был таким… Улыбчивым, звонким. Все правильно. Он всего лишь ребенок, а сегодня Рождество.

— Я…

— Слушай, я и так не заходил к тебе целый день, потому что тетя Алин просила. Но сейчас-то ты уже не спишь и…

— Ты сам, небось, проспал до обеда, а теперь рассказываешь мне, какой ты заботливый, — изобразила возмущение девушка.

— Ну, пойдем, — мальчик схватил ее за руку и потянул к двери. — Там и для тебя подарки.

— Какие? — подняла глаза к потолку девушка.

— Не знаю. Я не открывал.

— Подожди, обуюсь!

— Или хочешь, я к тебе притащу?

— Что ты притащишь?

— Как что? Модель квиддичного поля!

— Ну уж нет. Только этого безобразия в моей комнате не хватало.

Брэнд засопел, но смолчал. Правильно, а то ведь придется одному играть.

В его комнате царил кавардак. Форменная мантия кое-как свисала со спинки стула. Красно-желтый галстук валялся на полу. На кровати — ворох разноцветных обверток. Видимо, юный Форсби уже успел вскрыть все подарки.

— Тебе отец подарил? — Блез кивнула в сторону уменьшенной копии квиддичного поля, занимавшей добрую половину комнаты.

— Нет, Грег!

— Грег?

— Ну да! Грегори Гойл!

— А-а-а… откуда он… Он тебе прислал?

— Нет. Он заезжал.

— А сейчас он где?

— Как где? Дома, наверное. Скоро же праздничный ужин.

— А… почему он ко мне не зашел?

— Ну тебя же просили не беспокоить!

— Брэндон! Ты ему сказал не заходить?!

— Ну да! — мальчик удивленно округлил глаза. — А что?

— Ничего, — буркнула Блез.

Она вспомнила утро и то, как неловко распрощалась с Грегом. Сначала, проснувшись в его объятиях, укрытая его мантией, она долго не могла понять, где она и почему рядом Грег. А потом… Какие-то неловкие слова. Его смущенная улыбка. И то, как он смотрел. Так… странно. Словно теряет что-то. И то, как он неловко желал ей счастья в будущем браке, теребя на собственном пальце фамильный перстень. А она почему-то так и не сказала, что помолвки не будет, наверное, потому, что надеялась до последнего. А когда собралась поздравить его с Рождеством, сказать что-то доброе и светлое, чтобы он понял, как помог ей в этот вечер, он вдруг засобирался и уже в дверях путано объяснил, что не может задержаться.