Цвет надежды

Способина Наталья

Малфой с ненавистью взглянул на Гермиону.

— Я имел в виду все воспоминания, касающиеся сегодняшнего вечера.

— Вам это так важно?

— Да! Это мое условие. Грейнджер узнала слишком много из того, что никому знать не нужно. Я не могу позволить ей разгуливать с этими сведениями свободно.

Директор перевел взгляд на девушку и тихо сказал:

— Это будет сделано после того, как мы вернемся. Ведь мисс Грейнджер пока единственная посвященная в подробности нашей миссии. Может случиться, что все пойдет не

по плану. Я не могу рисковать.

Малфой посмотрел на Гермиону долгим взглядом и нехотя кивнул.

— Так что с вами такое? — повторил свой вопрос директор.

— У него повреждено плечо, — сердито вставила Гермиона.

Малфой возвел глаза к потолку:

— Грейнджер, я пока еще и сам говорить в состоянии.

— То-то я и вижу, — раздраженно откликнулась девушка.

Дамблдор с усмешкой наблюдал за их беседой.

— Я могу пригласить мадам Помфри…

— Не нужно ее беспокоить в три часа ночи, — устало откликнулся Малфой.

— Хорошо! Мисс Грейнджер, насколько я помню, одна из лучших на курсе по колдомедицине… Мне же нужна пара минут кое-что приготовить.

С этими словами Дамблдор вышел. В комнате воцарилась напряженная тишина. К вящему удивлению Гермионы нарушил ее Малфой.

— Грейнджер, по-моему, ты что-то недопоняла. Наша миссия окончена, и ты больше можешь не изображать заботливого боевого товарища. Если бы мне нужна была твоя помощь, я бы тебе сообщил.

Девушка резко развернулась и встретилась с его злым взглядом.

— Малфой, не все в этом мире происходит по твоему графику! Когда посчитаю нужным, тогда и закончу «изображать боевого товарища». Понятно? Что же касается помощи, то нормальные люди принимают ее с благодарностью. Нормальным людям, знаешь ли, бывает приятно, когда за них переживают.

— Это нормальным людям, — парировал Малфой, — причем в твоем понимании нормальности. Но на свете есть и другие люди, например…

— Слизеринцы, — выпалила Гермиона, наблюдая, как костенеет лицо Малфоя.

— Да что вы, паршивые гриффиндорцы, можете знать о нашем факультете? — тихим ледяным голосом начал Малфой. — Какое вы вообще право имеете кого-то судить? Вы живете по своим выдуманным идиотским законам, с чего-то решив, что если кто-то живет в реальной жизни, то он хуже вас. Кто вы такие, чтобы осуждать? Ах! Дети Пожирателей Смерти! Ах! Хотят захватить мир и укокошить несчастного Поттера. А то, что половине из нас нет никакого дела до твоего ненаглядного Поттера да и до всего этого идиотского мира…

Девушка невольно отшатнулась. Малфой говорил очень тихо, но лучше бы он орал. Это было бы как-то по-человечески. А так все внутри цепенело. Может, оттого, что он говорил правду? Гермиона никогда не задумывалась, за что они ненавидят Слизерин. Да, те не блистали моральными качествами и частенько делали подлости всем подряд. Но не было ли тому причиной отчуждение других факультетов, на которое наталкивались

одиннадцатилетние детишки, одевшись в зеленый цвет с эмблемой в виде змеи? Неужели они сами сделали слизеринцев такими? Из года в год, из века в век. Неужели ни у кого до сих пор не возникало этого вопроса?

Откуда Гермионе было знать, что почти двадцать лет назад в музыкальной гостиной Хогвартса уже был похожий разговор. Тогда на светловолосой девушке был надет свитер болельщицы Слизерина, а ее косички — перевязаны короткими зелеными ленточками. Второй участник разговора был одет в мантию со львом на груди. Нарцисса Блэк обвиняла тогда Ремуса Люпина почти в том же. Только, пожалуй, в ее словах не было столько яда, сколько сейчас в речи ее семнадцатилетнего сына.

Возможно, Малфой был прав, но ведь никто не заставлял его на протяжении шести лет добиваться исключения Гарри, унижать Рона, да и саму Гермиону.

— Ах! Бедный Слизерин, — внезапно яростно выкрикнула девушка. — Черствые гриффиндорцы нас не понимают! Все вокруг не видят наших нежных и добрых душ! Ты весь из себя мягкий и пушистый, да Малфой?

— Я — нет, — спокойно ответил юноша и усмехнулся, — я говорил не о себе.

— Ах, да! О нашей драгоценной Блез Забини, — Гермиона просто выплюнула имя слизеринки.

— Например, — откликнулся Малфой.

— Да она просто высокомерная, эгоистичная…

— Еще слово в таком же духе, Грейнджер, и я наплюю на желание Дамблдора оставить тебя в рядах резервной армии. Я сотру твою память к чертовой матери. Только вот беда: я в этом не очень силен, и вся жизнь для тебя станет белым листом. А я, к твоему несчастью, явно не благородный гриффиндорец, и будешь ты тут куковать в неведении. Или еще лучше, наплету тебе чего-нибудь веселенького — ты сама из окошка выкинешься от стыда, не дождавшись возвращения Дамблдора.

— Какая же ты сволочь! Я думала, глядя на своего отца, у тебя хоть чуть мозгов появится, и ты хотя бы попытаешься стать нормальным.

Малфой медленно вынул свою волшебную палочку.

— Я предупреждал, — почти шепотом сказал он, — теперь пеняй на себя.

Дверь распахнулась, и на пороге появился Дамблдор. Малфой жестом фокусника спрятал палочку в карман и отвернулся от Гермионы. На его шее бешено пульсировала жилка.

— Вы закончили? — спросил Дамблдор.

— Да!

— Нет!

Они ответили хором, но на беду Малфоя, его «да» прозвучало слишком тихо.

— Вам что-то помешало? — обратился Дамблдор к девушке.

— Несговорчивость пациента, — ответила Гермиона.

Дамблдор вздохнул:

— Мистер Малфой, снимите свитер.

Малфой зло оглянулся на Гермиону. Та отвернулась в другую сторону.

Послышался шорох одежды и голос Дамблдора:

— Да, мисс Грейнджер права. Разрыв мышцы. Глупо строить из себя героя. В решающие моменты нужно быть во всеоружии.