Цвет страха

Мюррей Уилл

Доминик успела высвободить руку за секунду до того, как блестящий ствол пистолета издал явственный скрежет мнущейся стали.

– Mon Dieu!

– Француженка?

– Oui.

– Ненавижу поганых французов!

– Вы не Дьядя Сэм, который любиль весь человечество!

– Я люблю только деньги, - отозвался знакомый голос. Стальная рука выпустила пистолет и схватила женщину за волосы.

– Что вам нужно?
– воскликнула Доминик, корчась от боли.

– Хочу задать вам один-единственный вопрос.

–

Какой?

– Скажите мне честно и откровенно - за что вы так любите этого шута Льюиса и почему ненавидите моего Монго Мауса?

Глава 17

Первые данные по оценке ущерба, причиненного событиями в Кляксе, вызвали у Президента Франции серьезную озабоченность.

Это были аэрофотоснимки, сделанные с низко летящей "газели", оборудованной камерой с телескопическим объективом.

Фотографии легли на стол Президента, и он спросил:

– Эти люди мертвы?

– Мы не знаем, месье Президент.

– Что за жидкость вытекает из их тел? Кровь?

– Нет. У крови красный цвет.

– Что же это такое?

– Моча либо рвотные массы. Наши эксперты еще не дали определенного ответа.

Глава государства повертел снимки в руках и сказал:

– По-моему, это рвота.

– Может быть, оставим этот вопрос специалистам?

– Моча похожа на воду. А эта жидкость непрозрачная и напоминает кашу.

– Скорее - суп.

Президент пожал плечами.

– Вероятно, солдаты ели суп, а потом их стошнило.

– Специалисты разберутся, - равнодушно повторил секретарь.
– Что будем делать?

– Нельзя бросить их там, словно игрушечных солдатиков. Это наши соотечественники! Мне больно видеть их красные береты, валяющиеся в грязи.

– Это асфальт.

– Грязь, асфальт - какая разница! Поруганная честь не разбирает названий.

– Надо как можно скорее все замять, пока американцы не пронюхали и не выразили протест.

– А что, из Вашингтона ничего не поступало?

– Пока нет. Но скоро поступит. Поэтому вам нужно действовать незамедлительно.

– Господи, и зачем я послушался этого паяца?
– жалобно произнес Президент.

– О ком вы?

– О министре культуры.

– Не такой уж он и паяц. Министр культуры организовал движение против ненавистных франглицизмов, изгнал...

– Хватит. Довольно. Прикажите Иностранному Легиону взять Бастилию.

– Вы хотите сказать. Кляксу?

– Я хочу, чтобы дело завершилось до того, как позвонит этот паяц со своими жалобами!
– раздраженно отозвался Президент.

– Кто? Министр культуры?

– Нет. Президент Соединенных Штатов Америки.

* * *

Когда Жан-Гая Бавара, полковника Иностранного Легиона, спрашивали, что побудило его вступить в ряды самого отчаянного, жестокого, пользующегося самой дурной репутацией воинского подразделения Европы, он не задумывался с ответом:

– О-о, долгая

история...

На самом деле и рассказывать было нечего, но этот грубоватый комментарий напрочь отбивал у собеседника охоту к расспросам. Это была давняя, проверенная временем уловка солдат французского Иностранного Легиона, при помощи которой они отбивались от назойливых журналистов и излишне любопытных подружек.

Таким образом, никто и не догадывался, что полковник Бавар записался в Легион из-за неприятностей с пищеварением.

Сыр вызывал у него обильные ветры. Не просто ветры, а на редкость зловонные, свирепые газы. Стоило полковнику проглотить кусочек шевротина или даже просто понюхать бри, как его кишки тут же начинали бурлить и источать миазмы.

Это обстоятельство донельзя смущало Бавара. От него отворачивались одинокие женщины, потерявшиеся дети и голодные псы. Даже мухи, и те избегали полковника, когда он шел, окутанный облаком плодов своих стараний.

У полковника было два выхода: отказаться от сыра либо вступить во французский Иностранный Легион, который привечал всякого, невзирая на причуды и грехи.

В конце концов, как может уважающий себя француз обойтись без сыра? Бавар и не представлял себе, что кто-то живет без бри. А рамболь и камамбер? Не говоря уж о великолепном ла-вашкири?

Полковник служил в Кувейте и Руанде и прочих точках франкоязычного мира. И везде ему сопутствовала удача. Он был награжден бесчисленными медалями за взятие пленных. То, что значительную часть пленных составляли его собственные люди, в счет не шло. Количество захваченных врагов намного превышало число собратьев по оружию, которые немедленно теряли самообладание, стоило лишь им вдохнуть благоухание, распространяемое полковником Жан-Гаем Баваром.

Поэтому нет ничего удивительного в том, что в самую мрачную годину своей истории Франция обратилась именно к нему.

– Мы выбрали вас, руководствуясь особыми соображениями, - объяснил Бавару командир Иностранного Легиона, принимая его в штаб-квартире.

Полковник вскинул ладонь к виску:

– Готов умереть за свой народ!

– Нам нужен человек, который сумел бы провести своих людей в самый мрачный застенок ада.

– Страх мне неведом.

– Ваша цель - Клякса.

– Но ведь этот парк принадлежит Франции!

– Да. Теперь он действительно принадлежит Франции. Пятьдесят два процента акций находятся в нашем распоряжении. Точнее - в распоряжении наших горемычных банков.

– В таком случае я уничтожу Кляксу.

– Смести ее с лица земли атомным ударом - не проблема. Может быть, впоследствии мы так и сделаем. Вперед наука всякому, кто осмелится навязывать нам свои омерзительные культурные ценности.

С этими словами командующий протянул полковнику очки со стеклами, крест-накрест заклеенными черной непрозрачной изолентой.