Цвет сверхдержавы - красный. Трилогия
Шрифт:
– Понимаете, товарищи, терять Север нам никак нельзя. Это стратегически важный для СССР регион. А значит, нужно создавать комфортные условия жизни для людей. В общем, так. Поручаю вам разработать проект передвижной атомной электростанции морского базирования, с одним-двумя реакторами, на основе имеющихся проектов реакторов для подводных лодок, и построить опытный образец. Постановление ЦК – за мной. Работайте, товарищи!
Доллежалю от Хрущёва изрядно досталось на одном из совещаний НТС СССР. Во время обсуждения возможностей модернизации и расширения производства на комбинате «Маяк», Хрущёв
– Николай Антонович, я тут узнал, можно сказать, случайно, что реактор на заводе «А» на «Маяке» имеет прямоточную систему охлаждения. Это так?
– Да, Никита Сергеич, – подтвердил Доллежаль. – Такие же реакторы строятся и в Красноярске-26.
– То есть, охлаждающая вода первого контура действительно сливается в окружающую среду, без какой-либо защиты? – уточнил Хрущёв.
– Ну... На «Маяке», например, вода сбрасывается в озеро, не имеющее естественного стока, – пояснил академик. – Озеро находится в охраняемой зоне комбината, никто из посторонних к нему доступа не имеет...
– Николай Антоныч, вы с ума сошли? Кто-нибудь проверял, сообщается ли это озеро с водоносным слоем? А если эта радиоактивная вода просочится в слои грунтовых вод? – возмутился Хрущёв. – Наверняка залегание этих слоёв никто не исследовал! И ещё, мне докладывали, что вода сливается не только в озеро, но и в реку Теча! А в ней дети купаются и скотину из нее поят. И воду для питья из нее берут! Причём население о радиации не информировано!
–Никита Сергеич, реактор на «Маяке» строился в 1948 году, – пояснил Доллежаль. – На тот момент о радиации вообще было мало что известно. К тому же, вы помните, кто тогда руководил атомным проектом? Критиковать решения руководства было, мягко говоря, не принято...
– А вы, Николай Антонович, на покойников собственное рукожопие не списывайте! – оборвал его Хрущёв. – Лаврентий Палыч, конечно, был не подарок, но атомную промышленность он нам построил, и в такие сжатые сроки, что повторить это при необходимости будет непросто. Но технические решения принимал не он, а вы! Потому и отвечать за засранные озера вам!
Опешивший Доллежаль втянул голову в плечи и молчал.
– Никита Сергеич, вообще-то тогда проект реактора разрабатывал я сам, – вступился за Доллежаля Курчатов. – Николай Антонович занимался конструкторской частью, а проект мой. В 1946-м, когда начиналось проектирование, мы очень мало знали о радиации, особенно о долгоживущих изотопах, которые получаются в реакторе.
– Я все это учитываю, – быстро успокоился Хрущёв. – Простите, погорячился. Но дальше эксплуатировать эти реакторы в прямоточном режиме – преступление против будущих поколений. Сколько вам нужно, чтобы спроектировать для них замкнутую систему охлаждения?
– Спроектировать можно и за месяц, – ответил академик. – Изготовить – ещё месяца два-три. Но как её смонтировать? Для этого надо останавливать и расхолаживать реакторы. А они нарабатывают оружейный плутоний. Если их остановить – не выполним план.
– А если не провести эти работы – эти реакторы так и будут отравлять все вокруг, – ответил Хрущёв. – Проектируйте второй контур, и запускайте в изготовление. Я обеспечу постановление ЦК. (В реальной истории реакторы-бридеры продолжали работать в прямоточном режиме до 1992 года)
Хрущёв лично контролировал и подгонял согласование всех вопросов между министром электростанций Маленковым и министром среднего машиностроения Завенягиным. Поэтому Постановление о строительстве атомных электростанций вышло уже в сентябре 1956 года. (В реальной истории согласования тянулись почти год, постановление вышло 15 июня 1957 года)
Обнаружившийся бардак в атомной отрасли, недопонимание не только должностными лицами, но и учёными первой величины опасности радиоактивного заражения вызвали у Хрущёва обоснованную тревогу. Он дал задание «группе информации», попросив их «покопаться по мемуарам» на предмет выявления фактов нарушения радиационной дисциплины, радиационных аварий и т. п. Особое внимание рекомендовал обратить на атомную энергетику и военно-морской флот.
В присланной информации была увесистая папка с мемуарной литературой. Специалисты Селина её просмотрели, составили оглавление и краткие аннотации, и надолго о ней забыли, переключившись на перспективные технологии и военную тематику. Теперь же они взялись за анализ этой информации всерьёз.
Результатом стал жуткий мартиролог радиационных аварий на атомных подводных лодках, а также список многочисленных нарушений радиационной безопасности на опытных стендах первой советской АЭС в Обнинске. Ознакомившись с информационной подборкой, обычно сдержанный в эпитетах Никита Сергеевич коротко произнёс:
– Бл...дь!
После чего попросил Серова раздобыть ему импортный счётчик Гейгера.
– Скажи своим, пусть найдут такой, ну, знаешь, который трещит.
Дозиметр Серов Никите Сергеевичу достал, но, вручая, предупредил:
– Ты там поосторожнее лазай. Если затрещит – бегом оттуда, иначе без тебя всё рухнет.
– А давай-ка вместе в Обнинск съездим? – предложил Хрущёв. – Горшков скоро туда собирается, сядем ему на хвост и приедем следом. А ты мне там понадобишься
– Угу. За хлястик из реактора вытаскивать, – буркнул Иван Александрович.
– Да ладно, я, может и дурак, но уж не настолько!
– Кажется, мы на пороге грандиозного шухера, – ухмыльнулся Серов. – Как понимаю, Горшкова ставить в известность не будем?
– Нет, конечно!
Недавно назначенный главкомом ВМФ вместо ставшего военно-морским министром Кузнецова Сергей Георгиевич Горшков посетил Обнинск в сложный период, когда на реакторных стендах вовсю шло обучение личного состава экипажа первой атомной подводной лодки. Сама лодка ещё строилась на заводе №402. Экипаж надо было подготовить заранее. Вначале обучали офицеров, затем, с лета 1955 года экипаж доукомплектовали матросами и старшинами.
Обучение проходило на первой советской АЭС, в обстановке строжайшей секретности. Офицеров и матросов переодели в гражданскую одежду. При этом, однако, не учли, что она не рассчитана на такие эксплуатационные нагрузки, как рабочая форма одежды в ВМФ. Каждому военнослужащему выдали «за счёт заведения» один костюм, две вискозные рубашки, несколько пар носков.