Цвет жизни
Шрифт:
Василий Матушкин, Михаил Луконин и Валентин Леднев (справа налево) в волгоградском Доме литераторов. 1975 г.
Василий Семенович Матушкин и Владимир Мавродиев возле волгоградского Дома литераторов. 1986 г.
Член
Последнее фото Василия Семеновича Матушкина, сделанное поэтом Михаилом Дудиным в ялтинском Доме творчества писателей. Лето 1987 г.
1
Барабан
Повесть
Обер-мастер электрической мастерской Федор Павлович Алексеев усадил свою плотную фигуру за стол, и пожилой стул сердито заскрипел под тяжестью. Солнечный светопад, врываясь в большой квадрат запыленного окна, ложился на стол, на пол, на толстого мастера и на его блестящую, точно полированную лысину.
Читая рапорты ночных смен, Алексеев сердито хмурился. Каждый день сменные мастера жаловались на нехватку рабочей силы, на недостаток запасных частей. Число простоев машин росло.
Прямо перед столом кластера встал человек. Он подал ярлык о зачислении его на работу. Маленькими глазами, спрятанными в широком холмистом лице, мастер прочел бумажку и поднял их на новичка. На лбу веревками переплелись крестообразные морщины и жилы.
На парне – широкая старая спецовка. На непокрытой голове сноп красных волос, как пламя. А лицо обсыпано просяными зернышками.
– Звать? – спросил мастер.
– Кирилл.
– Фамилия?
– Ранцев.
– Где работал?
– На гвоздильном, в трампарке, кончил ФЗУ.
– На какой разряд будешь пробу держать?
– Шестой.
– Шестой?
– Да.
– Ладно!.. Посмотрим, – выдавил мастер и, повернувшись в сторону вошедшего бригадира, добавил: – Глухов, дай ему что-нибудь сделать. Шестой просит.
Глухов, уходя, усмехнулся.
Мастерская была завалена моторами, реостатами, электрическими тормозами. Висели тали, блоки. На верстаках – груды поползушек, болтов. И все это – в мазуте. Слесари, тоже черные, выпачканные, стояли у тисков. В дальнем углу кто-то смеялся.
Ранцеву дали инструмент, указали на тиски. Бригадир Глухов принес из инструментальной старый погорелый рубильник и несколько кусков меди. Передавая, сказал:
– Надо будет сделать новый по этому образцу. Сумеешь?
Ранцев в ответ кивнул. Но прежде чем приступить к работе, он убрал с верстака обрезки и весь инструмент. Вытер верстак и тиски чуть не до блеска. Инструмент заправил на наждаке.
– Эй, красный! Тебе поручили пробу сделать, рубильник, а не верстак чистить! – крикнул парень, работающий рядом, удивленно следя за новичком.
Ранцев
– Словно доктор к операции готовится, – съязвил сосед.
Больше получаса ушло на уборку. И только после этого Ранцев приступил к работе.
Он не торопился. Его приемы были четки и обдуманны. Казалось, что он уже давно работает здесь, хорошо знает, где что надо взять и как обращаться со станком и инструментом. В первую очередь на клочке бумажки набросал чертежик рубильника, обозначил размеры каждой части в отдельности. Метр, кронциркуль не выходили у него из рук, пока он размечал куски меди для обработки. Резал ножовкой точно по рискам, оставляя для обработки напильником как можно меньше припуску. Когда приступил к сборке рубильника, уж не пришлось ничего подчищать, подделывать. Детали точно отшлифованы на точных станках. Они подходили одна к другой. Сборка рубильника была окончена. Полированные пластинки красной меди блестели.
Мастер Алексеев вертел рубильник в руках, и по глазам было видно, что он любуется его отделкой. Он удовлетворен. Крестообразные морщины, не сходившие весь день со лба, превратились в параллельные. Сдерживая улыбку, он сказал:
– Хорошо, можешь оставаться работать. – А потом быстро, точно спохватившись: – Ну, а как рубишь?
Ранцев улыбнулся: он как раз и хотел, чтобы его спросили об этом.
Глухов разыскал болт в два пальца толщиной, нарезанный до самой головки, и передал его Ранцеву вместе с ручником и зубилом.
– Переруби, только резьбу не помни.
Теперь десятки глаз следили за красноголовым. «Зашьется или нет? Догадается ли?..» И всем хотелось, чтобы он догадался. Ранцев подобрал гайку, навернул ее на болт и тогда уже зажал в тиски намертво.
– Правильно! – одобрил кто-то.
А новичок, повертев в руках ручник, швырнул его на верстак.
– Таким молотком не в тисках рубить, а деревянные гвозди в сапоги вбивать.
Ему подали сразу же другой. Но капризный новичок забраковал и этот:
– Мне не кирпичи тесать.
Кто-то кинулся в инструментальную.
– Ручку подлиннее выбери, – бросили ему вслед.
Глядя на молоток с аршинной рукояткой, Ранцев снова растянул улыбку во все лицо.
– Ну вот, этот слесарный, – сказал он.
Плюнув в ладонь, он взялся за самый конец ручки и, описав в воздухе окружность, ударил по зубилу. Вторая окружность возросла в два раза. От третьего удара зубило въелось в железо, а рты зрителей раскрылись от удивления. У многих показались зубы, сильно похожие на сработанные шестерни. Но тут случилось самое неожиданное: молоток затанцевал на зубиле. Ни один артист, играющий на консервных банках и ложках, не выведет такой дробящей трели, какую вывел Ранцев молотком на зубиле.
Илья Макарович Козин вытащил было шепотку табаку, но рука так и замерла под носом.
– Вот так стерва, – шепотом проговорил он, – как рубит!
Ранцев медленно оглянул кружок зрителей и, тряхнув шевелюрой, закинул ее назад. Снова принялся рубить. Тремя последними ударами он сорвал головку с болта. Она отлетела выше защитной решетки и звякнула о стекло. Боек молотка, сорвавшись с зубила, ударил в руку. Зубило выпало. Ранцев застонал. Большой палец моментально покрылся кровью.
– Проводите его в скорую помощь! – крикнул кто-то.