Цветик-2 . Обычные судьбы
Шрифт:
Пока общались с поляками, подошли женщина и мужчина в возрасте, представители местной гмины-администрации, которые знали где находится братская могила погибших и перезахороненных воинов из Ружана, номер 457. Видя, что русские взволнованы, а самый пожилой из них и женщина едва сдерживают слезы, поехали на кладбище.
При входе на него, увидели впереди прямо по неширокой асфальтированной дороге возвышается высокий, уходящий в небо обелиск, а на подходе к нему сбоку по обеим сторонам за скульптурной фигурой советского солдата с автоматом стоят гражданские... и солдаты закрывают их собой. Аккуратно
Сначала подошли к центральному памятнику, положили цветы, поклонились, помолчали, потом работники гмины повели их к могилке Филиппа.
Дядя Ваня, едва подошли к столбику с номером 457, встал на колени и, не утирая слез, сказал:
– Здравствуй, братка! Вот я приехав к тябе! Этта ж мячта нашего с тобой батька была увсягда, узнать где ты загинув. Я твой младшой - Иван, родився посля войны, от ты тяперь узнав, што мы о тябе увсягда помним, батька наш горявал за тябе. Ён долгую жизнь прожив, на девяносто сядмом годе ушев. Я... братка... я шчастлив, што до тябе приехав. От я землицы тябе привез родной и племяши твои,-Мишки нашего няпутняго детки, со мною, это они тябе нашли, а и славные, скажу тябе, детки у няго выросли, от унука твояго двоюродного як тябе назвали, от рядом стоит тоже Хвилипп.
Алька плакала уткнувшись в Аверову грудь, мужики еле сдерживались, Минька обнял тоже плачущего Филиппа... А дядь Ваня все говорил с браткой... Рассказывал про родственников, что "усе прислали яму поклон", потом всхлипнув, сказал:
– Прости мяне, братка, я чагось расклеился, нямного вон посижу, а с тобой от Мишкины детки гаворить будуть!!
– женщина из администрации, тоже хлюпая носом, повела дядю к скамеечке.
– Мы так рады, дядюшка что нашли тебя, пусть твоего имени и нет на табличке. Но мы точно знаем, -всхлипывая и сморкаясь говорила Алька, - что дед наш - твой батька, радуется, что ты нашевся. У нас был такой замечательный дед Панас, мы все его сильно любим, и мы очень счастливы, что приехали к тебе, и у дядь Вани, и у нас есть точные копии тебя и деда, жива Цветковская порода. Спасибо вам, родные наши, всем, кто здесь лежит, - поверьте, вас помнят в каждой семье и плачут, и гордятся вами!
– она низко поклонилась во все стороны.
Потом все долго сидели прямо на траве возле 'своей' могилки, молчали, у всех на душе была такая щемящая грусть, и какие слова можно было еще сказать, кроме тех, 'что уважаем, помним, гордимся и горюем!'
Уходили с кладбища нехотя, но переволновавшемуся дядь Ване надо было полежать. Филюнька делал наброски в альбоме, Минька фотографировал все именные могилки, положили цветы, разровняли рассыпанную, родную для Филиппа, землицу и, отправив дядюшку на машине, сами пошли пешком. Городок, смотрящийся в реку Ожиц, очень понравился - теперь-то они его внимательно рассматривали. А жители городка уже знали, что приехали русские, и почти все встречающиеся поляки уважительно здоровались с ними. Вечером в ресторане к ним подходили люди разных возрастов, и Анелия переводила их слова, было очень приятно, что поляки помнят, кто их освободил. И все три дня, что были в Макуве, каждый день ходили к дядюшке, прощались как с живым, на выходе все шестеро низко-низко поклонились погибшим.
Оставшиеся
– Мальчик очень талантлив. У него цепкий глаз и из него получится хороший художник.
Сразу не отпустил их, заставил Филиппа подписать эскиз, подарил ему одну из своих акварелей с дарственной надписью, уважительно пожал руки родителям, еще раз повторив, что у мальчика несомненно талант. Филюня расцвел, а Аверы призадумались.
Затем были королевские сады Лазенковсковского парка, очаровавшие всех, великолепный Дворец на воде, гуляющие повсюду павлины, белочки, выпрашивающие орехи, красивые цветы, озерца, фонтаны, и, конечно же, оранжерея... Впечатлений было море. Вечером сходили посмотреть на Варшаву со сталинской высотки, с высоты птичьего полета открывался шикарный вид на город, дух захватывало, потом посидели немного в небольшом уютном баре, а утром, распрощавшись с Анелией и Збигневом, с которыми подружились за эти пять дней, те железно пообещали приехать в Россию в гости к ним, поехали домой.
Тонковы собрались Игорёшку отдать в подготовительный класс, но дедуня Иван Петрович при мальчишке на них поругался и велел попробовать в первый класс записаться. Посоветовал стокакую-то школу, и поехали папка, мама и Игорь в эту школу. Им сказали обождать, Игорёшке стало скучно, он пошел во двор, где никого не было, прошелся туда-сюда и почти за углом увидел большую дырку на дороге. Походив, посмотрев, нашел картонку, нагребая на неё мелкие камушки, набросанные неподалеку, засыпал ямку и начал обломком кирпича утрамбовывать их.
– Что это ты, мальчик, делаешь?
– из-за угла вышла такая красивая баушка.
– Не видишь? Дырку заделываю вот.
– Зачем?
– Не, ты чё тупишь, вот навернется кто из-за угла выбегая, коленку разобьет или там нос. Слезы-сопли, а тута все уже заделато. Чёт хозяин школы не смотрит.
– А ты чей такой хозяйственный будешь?
– Я-то? Теперь вот Тонков Игорь Михайлович, - с важностью выдал Игорек.
– Почему - теперь?
– Чё, и вправду хочешь узнать?
– А почему нет? Пойдем, вон, на лавочке под березкой присядем, и ты мне все расскажешь?
– Все не получится, - вздохнул ребенок, - время не хватит, щяс директор придет, на меня посмотрит и каак скажет... а не нужен нам такой ученик.