Цветик
Шрифт:
. -Я, унученька, давненько собирался до вас с Сяргеем, увидеть. Мишка усё вредничал, говорЯ, что... а, много чаго говорЯ, - махнул рукой дед, перемешивая русские и белорусские словечки, - я ждал-ждал, думал, ён позовет вас к себе, а вот когда узнал, про праунука, не сдержался, восемьдесят мне уже, а як и ня увижу свою хвамилию, продолжателей рода свояго. Вот Ваньку вызвал и обязал в ваш Урал поехать со мною. Ванька-то от другой моей жены - ваша рОдная бабка Арина, у тридцать втором годе сгорела за неделю, простыла так сильно, Мишке, батьку вашему тогда было десять, Филиппу-восьмой шел, я-то уже Беломорканал
– Это как?
– не поняла Алька.
– А так, написал у колхоз вступить, а дома родня набегла и отговаривать стала, узял яго назад, вот и припомнили.
Дед не спускал с рук Мишука, а тот и не собирался от деда отлипать.
– Батька, давай Сергея дождемся! Расскажешь сразу про все тому и другому, а то знаю тебя, разволнуешься и спать не сможешь!
– проговорил Иван.
– Да, дедушка, идите с Мишуткой отдохните, а мы с дядь Ваней пельменей налепим. Дядюшка и Алька как-то сразу прониклись истинной симпатией друг к другу, общались на одной волне, получая огромное удовольствие.
– Родственные души мы с тобой, племяшка!
– сделал вывод Иван, - Мишка, братец, много потерял, был я у него в гостях, могу сравнить теперь. А Сергей, он какой?
– Самый лучший в мире братик, он вылитый вы с дедом, только нос у него мамкин, мне ваш-то достался, может и у сыночка вырастет, фамильный.
Весь вечер дед возился с Мишуком, - "Правду говорят,старый и малый всегда общий язык найдут!" -сделала вывод Антоновна.
С ночным поездом Серега не приехал
– Значит, будет сегодня в ночь - наверное, не успела телеграмма вчера прийти, - сказала Алька. Мишук принес свои одежки, Алька одела его для прогулки, и мужичок, взяв деда за руку, потянул его к двери. Пошли гулять, знакомиться с Уралом, коляску брать не стали,
– Донесем, поди, по очереди Мишутку.
Алька повела их на самую высокую горку - с неё открывалась панорама города, как бы сбегавшего вниз по склону и упиравшегося в лес, которому, казалось, нет конца.
– Да, - помолчав сказал дед, - велика страна Россия! Суровый якой край у вас, но красивый!
– Алька-а-а!
– донесся мужской голос,все обернулись - к ним бежал высокий юноша.
– О, вот и Сережка!
Подбежавший Серега во все глаза уставился на мужиков, а дед странно кашлянув, сдавленно проговорил:
– Чистый Хвилипп! Унучек!
Серега шагнул к деду, и дед, приникнув к его груди, всхлипнул.
– Это я от радости!
Мишук вертелся у Ивана на руках и тянулся к Сережке:
– Дя! дя!
– Иди уже, бандит, ко мне!
– Серега ловко посадил его на шею и малыш звонко засмеялся. -Дядя Ваня, обнять уже не могу, извините, племяш только на шее и ездит.
– Серега, ты как добирался-то?
– Электричками, терпения не хватило ждать до вечера, это ж историческое событие - деда своего и дядю по отцу увидеть!
– Да, батька вашего дрыном надо отходить, своих оставить, ну, да чаго теперь говорить, хай живеть яак живеть, а я вот все жа вас увидел, и рад, что вы такие выросли! А и яак же ты на Хвилиппа похож, унучек, только Хвилипп нямного пониже был!
Филипп погиб в сорок четвертом, не дожив месяца до восемнадцати, дед, тоже
Дома дед дотошно выспрашивал у Сережки про учёбу, потом пытал Альку - его интересовало всё: как росли, как учились, что интересует, что будет делать Серега после окончания института? - А то приезжай ко мне у Чаховку, дом, вульи, сад - все тебе отпишу!
– Дед, - смеялся Серега, - я уральский, мне без леса никак, и профессию я выбрал по душе, с лесом связанную, в гости, да, приеду, охота посмотреть на свои брянские корни, но жить - не, не смогу!
– Жаль, мне бы, дураку старому, пораньше вас увидеть!
– Не горюй, дедушка, увидел же !
Уложив малыша, долго сидели вели разговоры, дед рассказал, что пока был на Беломорканале, его пацанов и отца выгнали из хаты, объявили кулаками. А какие кулаки? Две пары штанов, двое деток без отца и матки, да пара деревянных кроватей со столом и лавками? И ходил старший, Мишка - батька ваш с холщовой торбою, побирался, где кусок хлеба, где картоплю, а где и камень, пущенный во след убегающему пацаненку, -'кулацкому выкормышу' получал. Филиппа-то баба Уля, матка жены моей, Арины, приголубила. А стара была, не потянула бы двоих-то, вот Мишка и вырос как волчонок, помнит детство-то, да опять же, своим детям, тоже безрадостное детство устроил.
– Не, дед, я помню, как меня на пшено или горох коленями ставил, за провинности, типа пролью или рассыплю там чего, платье вот порвала - на заборе повисла... Лучше так как у нас, чем постоянное наказание, или когда мать бил у нас на глазах, а мы рыдали и тряслись. А детство? Да нормальное оно у нас получилось, бедноватое, но веселое, - задумчиво проговорила Алька.
– Учились хорошо, всегда были в гуще событий, ущемленными не были, на бедность никто внимания не обращал, да и многие так жили, нормально!
Серега улыбнулся:
– Алименты были "Царские". Я в пятом классе всю зиму в школу бегом бегал, в кедах.
– Ах ты ж, суккин сын!
– выругался дед, - а мне ж всягда говорил, что его дети ни в чем не нуждаются, алименты платит исправно!
– Вот я и говорю, - опять заговорила Алька, - лучше без него, прости, дед, он твой сын, но мы выросли нормально, не дерганные, и не бил нас никто, Серега, вон, на горохе не стоял. Иван молчал, дед тяжко вздохнул...
– Дедуль, а ты где воевал?
– У сорок первом не взяли меня - с грыжей, Мишке семнадцать, Филиппу пятнадцать, были под немцем. Сумел я пацанов от Германии отбить, яак пострадавший от Советской власти, в ноги кланялся бургомистру, та ещё скотина, но вошел у положение. Устроил он их на дороги, латали-то постоянно, дождь пройдет и все, ни пройти, ни проехать, вот и была дорожная бригада из надежных людей. А пацаны там как подсобные были. А у сорок третьем нас троих сразу и призвали, меня ездовым поначалу во второй ешелон, а потом и на передовую попал, когда по Польше шли, бои везде были тяжелые, повыбил хриц много, вот я и... до Берлина, вместо лошадей в основном на пузе, но уже с автоматом. В Берлине был, да, расписался на этом ихнем рейстагу, за себя и Филиппа, а Мишку второго мая поранили, хорошо руку сохранили, хотели сначала отрезать, да войне-то конец, вот и смогли спасти руку-то.