Цветочки Александра Меня. Подлинные истории о жизни доброго пастыря
Шрифт:
Здесь неожиданно открылась для меня моя линия служения: я стал подпольным религиозным издателем. Естественно, в те годы возможности у нас были маленькими: ксерокс был нашей большой мечтой, в основном были пишущие машинки. Я стал издателем, прежде всего, чтобы помочь ему, потому что Александр писал свои книги, теперь уже всемирно известные, а издавать их было негде. Сначала я помог ему «издать» парочку томов, а потом мои интересы расширились, и мы стали издавать произведения русской религиозной философии.
Алексей Бодров
Как-то в Историко-архивном институте я случайно увидел объявление о лекции по русской философии, которую прочитает протоиерей Александр Мень. Меня это заинтересовало, я пришёл – и всё! Это было как взрыв! Я ходил потом и на все его лекции, и на другие лекции
И вот 8 сентября я был на его лекции на тему «Христианство», спросил у него после лекции, может ли он уделить мне на следующий день, в воскресенье, время для серьёзного разговора. Он пригласил приехать (меня он уже знал, я много вопросов ему задавал)…
9 сентября я был в Новой Деревне, но отца Александра не дождался. Его в этот день убили. Первый наш серьёзный разговор, к которому я готовился, не состоялся. Но отец Александр, несомненно, очень сильно повлиял на меня. Если бы не он, не знаю, как бы моя судьба сложилась.
Анна Борзенко
Серёжа и Аля Рузеры позвали меня в Новую Деревню, но я не решалась – хотела изменить образ жизни и подготовиться. Образ жизни я меняла два года, в это время ходила к Серёже в группу и занималась там ивритом. Это были прекрасные занятия и очень глубокое общение. К 1975 году я решилась. Я поехала в Новую Деревню в одну из сред. Храм был почти пустой, отец Александр своим видом, голосом – всем – произвёл на меня такое сильное впечатление, что я испугалась и позорно бежала. В воскресенье я приехала снова. Храм был полон, все разговаривали (помню, что меня это очень расстроило – как же можно болтать, когда тут небо на землю спустилось?). После службы отец Александр как-то сам на меня вышел и спросил: «Как же так, стояла-стояла, а потом, как свечка, растаяла?» Вот так состоялось наше знакомство. Потом была исповедь за всю жизнь.
Пастор Aлексей Бычков
В 1968 году я познакомился со священником Александром Менем. Произошло это в Московской церкви евангельских христиан-баптистов, членом которой я был с 1953 года. На одном из богослужений я увидел на балконе очень заметного, благообразного молодого человека. Он внимательно наблюдал за ходом богослужения. «Наверное, студент Московской духовной семинарии, – подумал я. – Надо познакомиться». После собрания я подошёл к нему и представился.
«Да, я иногда посещаю вашу церковь, – сказал Александр Мень. – Мне нравится христоцентричность проповедей, молитвы верующих. Сам я священник Русской православной церкви в небольшом подмосковном приходе; бываю у прихожан в Москве в их семьях, пишу на богословские темы, свидетельствую о Христе. – И с юмором добавил: – Учитывая нынешнюю ситуацию, имею неприятности от мирских властей, да и церковных». О, как я благодарен Господу за эту встречу! Мы сразу же почувствовали, что между нами – Бог. Я рассказал ему о себе.
С каждой встречей с братом Александром Менем мне всё больше и больше раскрывалась душа этого великого пророка Божия. Энциклопедические познания во всех сферах человеческого бытия – истории церкви, богословии, в мире искусства, мировой истории – он соединил с великой любовью ко Христу как единственной надеждой всего мира.
Александр Вадимов (Цветков)
В один из зимних дней 1983 года трое молодых людей, в том числе автор этих строк, стояли около московского храма святого Феодора Стратилата и беседовали с приезжим монахом, насельником Псково-Печерского Успенского монастыря. Внезапно наше непринуждённое общение было «скорректировано» вышедшим из церкви служителем: «Братья, вы бы зашли на паперть или хоть в ограду, а то неровён час – скажет кто-нибудь, что нарушаете закон об отделении Церкви от государства…» Время было позднее, переулок пустынный, и вряд ли стоило опасаться бдительных идеологов, но мы послушались. Только один из собеседников заметил: «А
Марианна Вехова
У меня была бестолковая, нелепая жизнь. Была жажда любви, страх одиночества. Но как его найти? Спросить стыдно. Через какое-то время моя племянница и её муж (Ксения и Лев Покровские. – Ю.П.) стали верующими, она даже иконописцем. У них четверо детей. Мне так захотелось с ними встретиться! А тётушки не хотели дать адрес, они говорили: «Ещё тебе не хватало общаться с мракобесами такими!» Я говорю: «Ну пусть они мракобесы, зато у них четверо детей, а я одинокая, бездетная. Вдруг я им буду полезна?» Тогда мне дали адрес. Я туда пришла, позвонила в дверь. Ксения открыла и спрашивает: «Кто вы?» А я говорю: «Здравствуйте, я ваша тётя». Она мне стала показывать семейный альбом, и вдруг я вижу фотографию человека, которого видела в кино. Я закричала: «Кто это?» Ксения отвечает: «Это мой духовный отец». И она меня к нему повезла, я только из больницы вышла на костылях. Я прикостыляла в храм, и он на меня посмотрел, как орёл.
В певческом доме было огромное количество народа к нему на приём, прямо как к психотерапевту. Там был накрыт длинный стол, висела икона Серафима Саровского, и люди ели за этим столом, кто что с собой принёс. Я тоже села, заняла очередь. Тот, чья очередь подходила, пересаживался на стул около двери кабинета отца Александра и сидел сгорбившись, повесив голову. Потом он исчезал за дверью, а затем появлялся совсем другой человек – нос кверху, плечи расправлены.
Подошла моя очередь. Я рассказала, как я крестилась в другом храме. Отец Александр спросил: «Исповедь за всю жизнь была? Когда взрослый человек крестится, нужна исповедь». Я сказала: «Не было». Он говорит: «Ну, тогда приступим». Я встала перед иконой, начала заунывным голосом излагать всю свою историю, начиная с детства. Он послушал, послушал и говорит: «Нет, так не годится. Давайте садитесь. Вот вам чай и давайте просто разговаривайте со мной, рассказывайте мне как знакомому, как старому другу. Вы мне о себе расскажете, я вам о себе. Так мы и подружимся, это нам заменит долгое знакомство». И я так два года ездила раз в две недели. Я ему рассказывала, он прерывал в каких-то местах: «А я в это время…» И получалась действительно взаимная исповедь.
Ирина Вышеславская
Наши знаменитые кухни, бесконечная говорильня. И вот там-то, среди этих споров, теорий, выяснения отношений, у меня возникло чувство, что я не могу сказать и услышать что-то самое главное, сокровенное. Я поделилась этим ощущением с одним из моих московских приятелей. И он неожиданно ответил: «У меня есть человек, который тебе поможет. Когда приедешь в Москву – позвони». Это было летом. А зимой в Москве я позвонила из холодной телефонной будки моему приятелю и напомнила: «Ты обещал мне помочь». А он сказал: «Будь завтра в семь утра на Ярославском вокзале». Я решила не расспрашивать. Так даже интереснее.
И вот мы в ранней электричке. В вагоне дремлют, а я смотрю в окно и думаю: «Куда же мы едем?» Мы приехали в Пушкино. И тут же побежали на площадь к автобусам. Доехали до какой-то развилки. Мы вышли на шоссе и пошли пешком. На указателе была надпись: «Новая Деревня». Минут через десять показалась маленькая деревянная церквушка, и, к моему удивлению, мы свернули к ней по плотно утоптанной тропинке между сугробами.
– Так мы идём в церковь?
– Увидишь, увидишь.
В церкви стоял полумрак, шла служба. Людей было довольно много, особенно для такой Богом забытой окраины. Когда глаза привыкли к темноте, я стала различать лица прихожан. Среди простых деревенских лиц и богомольных бабушек было много лиц, типичных для московской интеллигенции тех лет.