Цветок камнеломки

Шуваев Александр

–  Да откуда я вам канал-то возьму? Рожу, что ли?

–  Да нам-то что? Хочешь - рожай, хочешь - сам лети и вставляй вручную!

Лицо провинившегося внезапно приобрело отрешенно-задумчивое выражение.

–  Л-ладно, - сказал он, наконец, - будет вам канал! Десяток будет! Больше, надеюсь, - ничего? Никаких дополнительных требований? Пожеланий? Дружеских напутствий?

–  А ты б не выделывался! Не такое у тебя положение, чтоб представления тут устраивать!

–  Эй, - внимательно глянул на него Богуслав Калиновский, белокурый, с холодными голубыми глазами, красавец-студент с пятого курса Политехнического, по совместительству руководивший Свердловской семьей "Черного Ромба", - ты чего это затеял-то? Ты чего удумал, недоумок сратый?!!

То ли благодаря более быстрой молодой реакции, то ли просто вследствие незаурядных врожденных способностей, он первым заподозрил что-то такое. Что-то до крайности попахивающее безумием и откровенной серой. Но

истинной природы замысла, разумеется, не проник, не мог проникнуть за столь короткое время и он. Так что его эмоциональный выкрик был, по большей части, провокацией.

–  А у меня есть выбор?
– Угрюмо осведомился Воронин.
– Вы мне его оставили? Со своими разговорами про малых детушек…

Безошибочный механизм в мозгу Калиновского немедленно пришел в движение: деятель определенно рассчитывает превратить поражение, крах, гибель, - в триумф, в их роде деятельности неизбежно связанный со значительными девидентами. Следовало, по крайней мере, учесть и эту возможность - и немедленно к ней примазаться, так, чтобы и не рисковать. Тем более, что попытка была беспроигрышной.

–  Может, тебе помочь? Могу, к примеру, одолжить на месяцок Бабича. Или Шилова.

–  Обойдусь. В этом деле твои кадры не потянут. Если кто и понадобится, то, разве что… Ладно, когда понадобится, тогда и определимся.

–  А ты не гордись. Нам твой героический обсер не нужен, нам канал нужен.

–  Я сказал с полной ответственностью: когда будет нужда, я обращусь к тем, в ком будет нужда. И ни к кому больше.

–  Ответственный ты наш!
– Прошипела Вера Михайловна, единственная дама среди собравшихся, в изящной шляпке, в нестерпимо-элегантном туалете и с идеально правильными чертами гладкого лица, как будто вовсе не имевшего возраста.
– Скажи спасибо, - меня мужики остановили вовремя, а то я с тобой вовсе не собиралась разговаривать! И сейчас считаю, что - ни к чему все разговоры эти! Лай один пустопорожний! И на место на твое другие люди найдутся!

Собравшиеся - ощутимо напряглись при этих словах, насторожились, а человеку с менее крепкими нервами показалось бы, что в помещении прокатилось как бы сдержанное и почти неслышимое рычание. Все собравшиеся даже слишком хорошо знали страшный, первобытный нахрап Веры Михайловны, ее безжалостную хватку, ее манеру решать проблемы самыми простыми и радикальными мерами, - равно как и ее манеру округлять свои владения за счет других. Она сотнями вагонов отправляла картошку и овощи на восток и на север дальний, и сотнями вагонов везла рыбу, икру, крабов, чай, кофе и экзотический фруктаж с востока. "Внучки" вышли в орденоносцы и в руководители вновь построенных предприятий и транспортных участков, ну а она - получила свою долю цветных металлов и транспортных услуг. "Внучки" понастроили вдоль трассы города и поселки, посадили там на хозяйстве, по недостатку мужиков из своих, хватких бабенок, ну а она - имела любое количество продовольствия и дикорастущих. А главное - ей беспрекословно подчинялись крепкие хозяева, с ее помощью прочно осевшие подальше от начальства в бывших бесперспективных деревнях и на новых, дотоле пустовавших землях: в случае возникновения кризисных ситуаций эти действовали с обезоруживающей простотой и стремительностью, без церемоний и интеллигентских рефлексий, а главное - никогда, ни при каких обстоятельствах не выдавали чужакам - своих, даже тех, кого лично терпеть не могли и готовы были собственноручно убить. Так что с ними уже довольно давно не решались связываться даже последние отморозки, даже гар-рячие джыгыты с Кавказа. Сама того не желая, своим эмоциональным высказыванием она спасла его жизнь: слова ее были однозначно поняты, как намек на то, что она собирается наложить лапу на выморочное имущество, когда оно станет таковым после смерти Воронова. Как она поступает со вставшими на ее пути, собравшиеся знали, но захват такого куска слишком сильно нарушал с таким трудом достигнутое равновесие. Этого следовало избегать всеми силами, и потому собравшиеся заинтересованные лица большинством голосов все-таки решили дать провинившемуся шанс.

Геша Кандауров, свободный художник, подвизавшийся на почве монументальной живописи (Помните Владимира Ильича во весь рост, в кепке и со скатанной в трубку "Правдой" в деснице, размером со второго по седьмой этаж фасада здания НИИП на последнее седьмое ноября? Его работа.) недоумевал. Гигантское, побольше того самого плаката полотнище надо было раскрасить непонятными разводами серого, сизого, болотно-зеленого и зеленого просто. Навроде армейской "камуфляжки", только посложнее. Причина, по которой обратились именно к нему, была проста и существенна: он был счастливым обладателем "рамы", - устройства, покрывающего распыленной краской обширные поверхности в соответствии с программой. Ночью, при свете пары тусклых, почти не разгонявших тьму лампочек, под необъятными сводами ангара, превращенного в склад и теперь, ради одной этой ночи почти полностью освобожденного от гигантского количества товаров, развернулась

работа. Вдоль двух перпендикулярных штанг длиной по пятьдесят метров, обозначавших угол и координатные оси полотнища, быстро и бесшумно бегали, рдея нестерпимо-яркими синими огоньками, две лазерных головки, а по полотнищу, строго следуя их безмолвному диктату, сновал, негромко пофыркивая краской, паукообразный механизм размером примерно с детскую коляску на близнецов. Дело шло с быстротой и точностью, почти пугающими, и было завершено к половине четвертого утра. Гешу смущала нелепая окраска. Удивляло, почему узор состоит из вроде как квадратиков, но вопросов он не задавал. Ему платили в том числе и за это, но если бы и не заплатили, он все равно сделал бы все, что от него требовалось и все равно не задавал бы вопросов. Как не задавал их тогда, когда два года тому назад его нашли и вручили "раму" вместе с инструкцией и фальшивой, как улыбка американца, этикеткой "Тошиба". Обязательства, вытекающие из этого, сами собой разумелись. А нелепый характер окраски объяснялся просто: это было увеличенное до размеров четверти гектара и сделанное с воздуха электронное изображение одного неуютного уголка родной страны, реально существовавшего почти посередине Ипатьевских Топей, аккурат рядом с Фединой Чарусой.

Еретик запустил "Фору". Потом со "спины" "П - 3.2", гигантского, - и, вследствие простоты задач, довольно простого по устройству, - ракетопланера системы Дорио-Доренского ушел на низкую орбиту и успешно вернулся на землю шестидесятитонный (по стартовому весу) "Памир", сделанный КБ Еретика. Это было еще полбеды, беда пришла, когда "Памир - 1" совершил вполне удачный пилотируемый полет с пятью космонавтами на борту. Это было равносильно катастрофе, и Слушко со скрежетом зубовным начал внедрять технологии ненавистного Гельветова, но было уже поздно:

–  Новые технологии обслуживают старые конструктивные решения, новое вино налито в старые мехи.
– Сказал Еретик.
– Паровоз с ногами.

Откровенно говоря, - новые изделия "Энергии" были не так уж плохи, но теперь, после его впечатляющих успехов, да еще достигнутых вроде бы без особого напряжения, по видимости легко, как будто его банде при необходимости ничего не стоит добавить еще столько, сколько потребуется, наверху слышали прежде всех прочих именно его слова. Недавно еще такие авторитетные, остальные космические "фирмы" как бы отодвинулись на второй план, - и занялись решением задач второго плана. Не всех, - особенно это относится к молодому поколению конструкторов, - это устраивало. Люди лет по тридцать, - среди конструкторов, в отличие от композиторов, не было совсем уж юных, - были отлично осведомлены в возможностях "мозаики", свято уверены в собственных возможностях и жаждали самостоятельности. Именно один из них после ряда промеров выбрал Федину Чарусу: местные жители утверждали, что у страшного, лживого, как улыбка акулы, озера, дна в черной воде под веселенькой зеленой травкой вообще нет, но на поверку глубина его оказалась как раз та, что надо: пятьдесят метров. В одну светлую майскую ночь специально для такого случая сделанный болотоход "Кировец" выгрузил на его топком берегу гигантский надувной плот, заботливо раскрашенный под местность, и включил компрессор. Надув плот и оставив кормить комаров какого-то бедолагу, болотоход вернулся восвояси. Следом, ориентируясь по гирокомпасу и найдя нужное место по люминесцентным меткам, что вдруг засветились зеленоватым огнем под невидимым потоком ультрафиолета, прилетели два принадлежавших семье "МиК - 2" и выгрузили все остальное, нужное для начала.

Безусловно, Воронов был виноват. Но, помимо этого, главы соседних семей еще и были к нему пристрастны, не могли ему простить именно этого, - этих машин, вездеходов, самолетов и даже конвертопланов. Безусловно. Большинству из них всякая такая бросающаяся в глаза техника, готовое железо, казалась опасной нескромностью, дурным франтовством, нарушением обычая жить укромно. Александр Сергеевич глубоко имел ввиду их неодобрение, - вас не трогают и вы меня не трогайте, - но, как оказалось, - до случая. Теперь ему припомнилось все, и, ежели бы не жадность собратий, не желание их избыть беду за его счет, дело могло кончиться и совсем скверно.

Небо уже светлело, когда участники болотной экспедиции утопили в чарусе тяжеленные круги, назначением которых было увлечь за собой нижнюю часть широких цилиндрических мешков из бездефектной пленки, бесконечных чулков, по длине как раз достигавшие поверхности. Эти своеобразные якоря пробили слой ила и надежно улеглись на слой плотной глины, - той самой, по сути, которая и позволяла существовать топям. Следующим делом, спешным и трудным, было замаскировать все это, поэтому все время, которое оставалось еще до настоящего утра, когда растает утренний туман, строители надували "малые" плоты, натягивали маскировочные сети и ставили пятнистые палатки. Впрочем - сама по себе гиблая местность эта всячески способствовала попыткам скрыть строительство от посторонних глаз. Тут некому было - ходить, и некому - летать над бесконечными пространствами заболоченного леса и откровенных топей.