Цветок моего сердца. Древний Египет, эпоха Рамсеса II
Шрифт:
Аменемхет улыбнулся, белые зубы блеснули в черной щетине, покрывшей подбородок и верхнюю губу. Голова его тоже начала скрываться под волосами, и это казалось очень странным Меритамон, которая с колыбели видела брата с обритой головой. Аменемхет перестал быть тем, кем был – священным слугою Амона. А еще он очень исхудал, так что широкая и гладкая гордая шея стала тонкой, на ней выступили сухожилия, как у старика; щеки ввалились, под глазами возникли черные тени… даже на лбу, кажется, появились морщины. И все это за одни сутки?..
Как же с ним обращались
– Аменемхет, - позвала она.
– Ты пришла позлорадствовать перед тем, как меня уничтожат? – спросил Аменемхет. Старым, сиплым голосом. – Кто тебе помог попасть сюда – этот твой любовник?
Он кивнул на Хорнахта.
Меритамон услышала, как начальник строительных работ шумно выдохнул над ее головой, он почти до боли сжал ее талию.
– Аменемхет, тебя не казнят, - сказала Меритамон, пытаясь проглотить оскорбление; она старалась думать о том, что эти жестокие слова принадлежат приговоренному к смерти, но не получалось. Вдруг нахлынули мысли о том, что она смотрит на убийцу своего дорогого отца, и гнев стал душить ее.
– Фараон помиловал тебя! – выкрикнула она, сжав кулаки. – А этот господин, которого ты оскорбил, просил за тебя перед его величеством!
Да, они спасли его! Но на лице Меритамон сейчас была ненависть, а не жалость и любовь. Аменемхет несколько мгновений смотрел в пустоту, пытаясь осознать, что он помилован, что будет жить; потом встретился взглядом с сестрой, и его лицо окаменело в выражении ответной ненависти.
– Ах, вот оно что, - сказал он. – И давно ты… пользуешься благосклонностью начальника строительных работ? Верно ли я слышал, что он был влюблен в матушку… ты ему ее заменила? Бедный твой муж!
– Мерзавец! – крикнула Меритамон, громко рыдая; и стражники Амона, и стражники фараона возмущенно зароптали. Хорнахт шагнул к окошку.
– А ну замолчи! – выкрикнул он, хотя Аменемхет уже молчал, удовлетворенно улыбаясь своей мести.
– Ты действительно мерзавец, - процедил приближенный фараона, пытаясь поймать взгляд молодого человека. – Ты не только не раскаиваешься в том, что совершил, ты еще и смеешь так говорить со своей спасительницей! Если бы не доброта твоей сестры, наутро тебя бы жестоко казнили, отцеубийца!..
Аменемхет напоказ расхохотался.
– А мне все равно, - сказал он, говоря не с Хорнахтом, а с Меритамон – точно этого господина тут не было. – Лучше смерть, чем жизнь здесь, - сказал ей Аменемхет.
– Хочешь зайти ко мне, сестра? Хочешь, я покажу тебе, как славно устроен сын великого ясновидца? А его дочь, как я погляжу, так и цветет… после того, как легла перед царским вельможей, чтобы он оказал ей милость…
Меритамон пожалела, что не может ударить его через это окошко. Она была готова к тому, что, может быть, брат озлобится… но такой лютой ярости, непримиримости, отказа от раскаяния и полного отсутствия благодарности за свое спасение и представить не могла.
– Хорнахт, его величество приказал позаботиться о нем, - тихо сказала Меритамон, обернувшись
– Я помню, госпожа, - ответил Хорнахт, хотя на лице его было написано, что он с удовольствием побил бы ее брата вместо того, чтобы о нем заботиться. Меритамон чувствовала то же самое.
Загрохотала дверь камеры. Меритамон быстро отвернулась и отошла, зажимая рот ладонью, потому что вдруг ощутила тошноту. Она слышала, как Хорнахт приказывает убрать помещение, сменить платье на узнике, а потом принести ему хорошей еды и свежей воды.
Меритамон не поворачивалась, пока дверь камеры не грохнула снова.
Было приказано еще вымыть Аменемхета, но она догадывалась, что Хорнахт не хочет, чтобы Меритамон стала свидетельницей этого унизительного и длительного, наверное, купания.
Ей хотелось как можно скорее уйти отсюда. Но она снова обернулась к брату – и встретила тот же ненавистный взгляд.
– Где Тамит? – спросил он. – Вы уже убили ее? Ты рада этому, моя милосердная сестрица?
Меритамон усмехнулась.
– Твоя Тамит сбежала, - сказала она. – Хотя я бы предпочла, чтобы ее убили, ты прав. У твоей возлюбленной чрево шлюхи и сердце гадюки.
Она не могла больше быть с этим негодяем “милосердной сестрицей”. Хорнахт был прав, он был совершенно прав!.. Аменемхета следовало предоставить его участи!..
– Это ты шлюха, - прошипел Аменемхет. – Ты легла с этим господином, чтобы он сделал то, чего ты хочешь!
Меритамон плюнула. Пол в этом месте был так загажен, что плевок тут же потерялся среди грязи.
– Ты жив только благодаря бесконечной доброте его величества, - прошептала она, глядя в глаза брату. – Но это может измениться. Я могу сказать фараону, что ты недостоин прощения, как оно и есть!..
Аменемхет побледнел и отшатнулся от окошка. Меритамон отвернулась и направилась прочь, почти бегом поспешила по ступенькам. В глазах резко потемнело, и она испугалась, что сейчас потеряет сознание и кубарем скатится вниз, ломая шею…
Чьи-то руки обхватили ее за плечи и повлекли вперед, вверх. Еще несколько шагов, и Меритамон увидела благословенное солнце.
– Закройте эту дверь! – вырвалось у нее. Она обернулась к человеку, державшему ее – конечно, это был Хорнахт.
– Уйдем отсюда, - шепотом попросила она. – Скорее! Я ненавижу его!..
Хорнахт кивнул.
Он тоже ненавидел ее брата. Особенно после того, как увидел, каким образом этот преступник обошелся с Меритамон.
Меритамон забралась в носилки, морщась от собственной вони, сразу же наполнившей переносной полотняный домик. А потом она вдруг высунулась наружу и окликнула Хорнахта, осененная одной мыслью.
– Господин Хорнахт, я должна вернуться в дом его величества, но прежде… я хотела бы заехать домой. Ведь у меня там сын, там моя служанка!
О муже Меритамон, конечно, не упомянула. Это была наименьшая из потерь. Если бы ей не предстояло войти в гарем фараона, она бы даже обрадовалась, что ее избавили от Менкауптаха.