Цветок моего сердца. Древний Египет, эпоха Рамсеса II
Шрифт:
Вот та же самая дверь, и та же самая комната!
Но вдруг Рамсес захочет провести с ней ночь именно здесь? Откуда Меритамон знать его привычки… и причуды?
Она шагнула за порог следом за вестником, и, не приглядываясь, тотчас же распростерлась в поклоне.
– Поднимись, - произнес, несомненно, голос фараона.
Она встала, задыхаясь от страха и ожидания.
Комната была освещена мягким светом алебастровых ламп, а Рамсес сидел на том же кресле-троне, что и в прошлый раз; это кресло ослепительно отблескивало
– Мапуи, - приказал улыбающийся фараон, хлопнув в ладоши.
Вне сомнения, ему доставляло удовольствие изумлять новую наложницу! Он был уже в достаточно почтенном возрасте, чтобы не набрасываться на нее, подобно юноше; он мог подождать… наслаждаясь пока только сознанием того, что завладел дочерью великого ясновидца. Неб-Амона, гордого главы святых слуг Амона…
А потом Меритамон издала радостный возглас, и, забыв о фараоне, бросилась к толстому уродливому Мапуи, бережно державшему на руках ее ребенка.
– Я сдержал слово, госпожа Меритамон, - сказал Рамсес. – Возьми своего сына. Если хочешь, его поселят во дворце, но кормить его будет твоя кормилица.
Меритамон кивнула, прижав к себе теплое и живое тельце, восторженно смеясь в ответ на хныканье малыша, которого неудобно перехватили. Конечно, конечно, все, что угодно! Анх-Осирис будет рядом!..
Она расцеловала мальчика и, зажмурившись, прижалась щекой к его личику, шепча какие-то глупые нежности. Через несколько мгновений почувствовала, как у нее осторожно отнимают ребенка. Меритамон на мгновение возненавидела жаболицего Мапуи, невозмутимо взявшего ее сына на руки, точно Анх-Осирис был его собственностью.
– Ты еще успеешь приласкать его, - сказал улыбающийся царь; но теперь Меритамон чувствовала его нетерпение. – Сейчас я хочу видеть тебя одну, чтобы твои глаза смотрели только на мое величество. Садись, - фараон указал ей на подушку, брошенную напротив трона. Теперь их разделял столик, уставленный едой.
– Ты можешь есть, - пригласил ее Рамсес.
Сегодня он был в круглой шапочке из голубого льна, скрывавшей, несомненно, обритую, как у жреца, голову. Свет лампы четче обозначил морщины на его шее и лбу, но фараон не производил впечатления старика: Меритамон не сомневалась, что он мог бы убить ее одной рукой, не прибегая к оружию.
Она задрожала и опустила глаза.
Уткнувшись взглядом в кувшин, Меритамон подумала, проверял ли кто-нибудь этот напиток. Но она ничего не могла поделать – ей приказано было угощаться, и ослушаться было нельзя.
– Благодарю тебя, царь, - тихо сказала молодая женщина. Она хотела сама налить себе вина, но рядом тут же возник прислужник и быстро наполнил ее кубок.
– Оно разбавлено. Твоя болезнь запрещает
– Сегодня ты только отужинаешь со мной, а потом вернешься к себе, - уведомил его величество свою наложницу. – Я хочу, чтобы ты поправилась. Я не люблю впускать в свою постель болезни, хотя и нахожусь под защитой богов.
Меритамон вздрогнула.
Только что он казался ей заботливым, а сейчас…
Но ведь это фараон! Он не может думать, как простой смертный!
– Ты очень красива, госпожа Меритамон, - сказал Рамсес, поднимая кубок и не отрывая от нее взгляда. – Смотреть на тебя – наслаждение, а обладать тобою, несомненно, во много раз приятнее.
Меритамон чуть не выскочила из-за стола от стыда. Придворные, теряющиеся в тени у стен, не шелохнулись; слуги тем более. Фараон может говорить все, что ему угодно.
Вдруг у молодой женщины появилось уверенность, что его точно так же не смутит их присутствие в его опочивальне.
– Расскажи мне о своем отце, - неожиданно сказал Рамсес. – Что может знать о верховном жреце Амона женщина, которая приходится ему дочерью?
Меритамон поперхнулось. Сразу заболело не только горло, но и голова.
– Владыка…
Голос вышел сиплым. Рамсес ждал, улыбаясь; но под этой любезностью было холодное внимание.
– Великий Хор, - сказала Меритамон, прочистив горло. – Мой отец был лучшим из отцов для меня – добрым, но непреклонным олицетворением Маат в своем доме…
Она поняла, что хватила через край, хотя думала именно так.
Рамсес расхохотался – Меритамон впервые видела, как он смеется, откинув голову, громко, ничуть не сдерживаясь; это настолько не вязалось с его обычной божественной созерцательностью выражения, что она испугалась.
– Что ж, разве могла бы дочь сказать другое! – воскликнул фараон. – Хвалю твою преданность, госпожа Меритамон!
Он быстро опорожнил свой кубок, и к нему тотчас же кинулся слуга.
А Меритамон захотелось сказать, что она не лжет, не преувеличивает – ее отец в самом деле был совершенством. Но она вовремя одернула себя. Совершенством может быть только Великий Хор.
– А каков твой бывший муж? – спросил Великий Хор.
Бывший.
Меритамон моргнула, но у нее хватило ума ничего не спросить об этом.
– Он… скромный слуга бога, - пробормотала она.
В самом деле, разве о Менкауптахе можно было сказать что-нибудь еще?
– Скромный, - сказал Рамсес, и она почувствовала его раздражение. – Они все скромны! Что, ты и теперь не лжешь мне, госпожа Меритамон?
Он смотрел на нее мрачно, едва ли не со злобой. Золотой урей на его лбу тоже вперил в нее угрожающий взгляд посверкивающих глазок. Меритамон осознавала, что перед нею не просто сердитый величественный старик, но божество, которому стоит только сделать знак, чтобы ее немедленно казнили.