Цветок моего сердца. Древний Египет, эпоха Рамсеса II
Шрифт:
– Не бойся, - впервые заговорил Рамсес. Подняв голову, она увидела, что царь улыбается – со снисходительностью, которая, как она уже поняла, легко могла перейти в раздражение. Меритамон поспешно встала и села рядом с ним. Рамсес обвил рукой ее талию и взглянул ей в глаза своими густо подведенными глазами.
– Право, я начинаю думать, что не ошибся, назвав тебя девушкой, - сказал он. Меритамон улыбнулась в ответ на его улыбку. Она позволила фараону привлечь себя в объятия, и закрыла глаза, стараясь не думать, как опасен этот любовник.
Он не повалил ее сразу на спину, как Меритамон и хотела, и опасалась –
Как будто услышав ее мысли, Рамсес наконец опрокинул ее на спину и навалился сверху; он оказался очень тяжелым, и она испугалась за свое дитя. Но все происходило так быстро, что у Меритамон не осталось времени отвлекаться; она охнула, когда любовник стремительно овладел ею. Он крепко сжимал ее бедра. Потом одна рука оставила ноющее бедро и скользнула между ее ног. Меритамон не открывала глаз, но ей не нужно было думать ни о ком другом; ей нравилось то, что делали с нею, нравилось намного больше, чем хотело ее сердце. Рамсес был ненасытен. Он повернул ее на бок и прижался к ней сзади, лаская ее грудь и целуя ее шею; и она громко застонала, двигаясь так, как он хотел…
Потом он не приказал ей покинуть спальню немедленно – фараон повернул ее к себе лицом, полулежа напротив и опираясь на локоть. Он внимательно разглядывал ее, удовлетворенно улыбаясь.
– Ты хороша, госпожа Меритамон, - сказал Рамсес. – У священных людей Амона рождаются лучшие дочери, чем я думал.
Это была и похвала, и оскорбление. Конечно, на такое нельзя было отвечать. Фараон, не отрывая от нее взгляда, погладил ее по плечу, потом по щеке, и на мгновение Меритамон испугалась, что он захочет ее снова. Но он просто ласкал ее.
– Есть ли у тебя какая-нибудь просьба? – спросил Рамсес. – Желание, которое твой владыка мог бы исполнить?
– Повелитель…
– Могучий Бык, - прошептала Меритамон, опустив глаза. – Мой брат томится в ужасной подземной темнице, и мое сердце рыдает при мысли об этом… Умоляю твое величество облегчить его положение…
Перед нею возникло насмешливое лицо смертника Аменемхета. “Шлюха… Ты легла с этим господином, чтобы он сделал то, что ты хочешь…” А как еще назвать то, что она делает сейчас?
Фараон не стал говорить, что уже приказывал жрецам Амона лучше заботиться об узнике. Он хмуро молчал.
– Это отцеубийца, - наконец сказал Рамсес. – Ты и в самом деле думаешь, что его участь несправедлива?
– Мне просто очень жалко моего брата, - прошептала Меритамон. На царскую простыню капнула слеза.
– Ты, должно быть, пошла добротой в мать, - заметил Рамсес. – Хорошо, я прикажу, чтобы твоего брата завтра же перевели в дворцовую тюрьму. Здесь надзирать за этим преступником будут мои собственные слуги.
Меритамон чуть не вскрикнула: “Освободи его! Освободи!”
Но промолчала, поняв, что выпросила для одного раза очень
Меритамон положила руку на живот и поняла, что пленница здесь навеки.
Фараон молчал; тогда она соскользнула с ложа, надела платье и сандалии и, припав к полу в поклоне, неслышно удалилась.
========== Глава 81 ==========
Аменемхет был болен.
В отличие от его сестры, за ним никто не ухаживал. После того случая, когда его камеру убрали под надзором Хорнахта, это больше не делалось ни разу. Несмотря на твердую волю царя, направившую вестников в храм Амона с этой целью, люди его величества не осмелились применить насилие на земле бога, сыном которого являлся сам фараон. И поэтому молодой, пышущий здоровьем красавец в несколько дней упал ниже последнего нищего в городе. Ниже – потому что даже нищих в храмах призревали и лечили.
Но не таких, как он.
Отцеубийца неподвижно лежал на соломе, уже не чувствуя ни собственного смрада, ни окружающей вони; только жар, сжигавший его тело. Глаза его были открыты, но ничего не видели – может быть, потому, что рассудок уже помутился. Но даже здоровый человек мало что мог бы рассмотреть в неосвещенной подземной камере: Аменемхету никогда не давали огня.
Должно быть, Тотмес хотел, чтобы вдовец его дочери еще при жизни увидел мрак подземного мира. Верховный жрец всеми силами торопил его отбытие туда – если уж не мог вынести Аменемхету смертный приговор после возмутительного вмешательства фараона. Тотмес долго не мог прийти в себя после такого надругательства. Отменить священный суд!.. Такого никогда не было во времена его предшественника, отца этого убийцы, с которым Тотмесу не дали поступить по справедливости!.. Все жрецы Опета Амона негодовали – все, кроме, может быть, нескольких, кто промолчал. Но и они негодовали. Даже второй пророк бога, приходившийся Аменемхету родственником. И эту несправедливость верховный жрец собирался исправить тайно, если уж ему это не было позволено открыто.
Без врачей, без умывания и хорошей еды, а также от однообразия и полного отсутствия утешения, лишенный надежды когда-либо выбраться отсюда, Аменемхет умрет меньше, чем через месяц, хотя изначально был очень здоров. Что ж, Тотмесу уже доводилось видеть, как быстро умирали такие же крепыши, которым создавали подобные условия. Даже пытки не требовались.
Тотмесу, правда, скоро сообщили, что лихорадка распространяется и на других узников, и тогда их отселили от Аменемхета. Тотмес даже сквозь каменные стены чувствовал его страдания от болезни, одиночества и предательства близких, которое Аменемхет сам себе измыслил; и верховный жрец радовался. Он знал, что скоро его месть подойдет к концу.
Нет, не месть – отмщение!
И Тотмес был в высшей степени изумлен и разгневан, когда ему доложили о том, что в храм именем фараона явился целый военный отряд, который требует выдать этого узника!
В храм!.. Силой отнять преступника у бога!..
Верховный жрец вышел навстречу солдатам с таким лицом, точно за спиною его стоял сам Амон с невидимым воинством.
– По какому праву вы явились сюда? – выкрикнул Тотмес. – Разве вам не известно, что это священная земля, на которой запрещается всякое насилие?