Цветок живой, благоуханный… (сборник)
Шрифт:
Из Мытищ в Греки
В Таганрог, в Таганрог, в Таганрог…
(Очерк)
Погода этим летом не баловала теплом жителей Москвы и Московской области. Солнечных деньков было наперечет. Весь июнь шли бесконечные проливные дожди, задували северные ветры и даже на юге Подмосковья, вблизи Коломны и Зарайска, местах поистине райских, было сыро, неуютно в это холодное лето 2003 года. Ну что же, успокаивала я себя, дожидаясь у Оки погоды, история повторяется дважды: ровно полвека назад лето было таким же холодным, а осень выдалась урожайной на антоновские яблоки, воспетые в русской прозе Иваном Буниным. Потомственный дворянин, уроженец срединной России, писатель с мировым именем почти забытый у себя на родине и помнивший о ней до последнего своего часа, он умер в Париже
И вот уже на смену июню-травнику пришел июль-страдник. Погода улучшилась, вода в реке потеплела, и я даже рискнула переплыть Оку впервые за это лето. Куда тебе Оку переплывать? Унесет в Волгу-то – отговаривала я сама себя, но все же решилась на эту авантюру, о чем сильно пожалела, доплыв до середины реки. Течение подхватило меня и стало сносить. С большим трудом мне удалось переупрямить капризную реку и достичь желанного берега. От пережитого страха меня клонило ко сну, и я почти задремала на песчаном берегу под склоненными к воде ветвями плакучей ивы. Медовый запах цветущих приокских лугов опьянял и кружил голову. «Мне июль напомнил – он макушка лета, Отгуляла молодость шалыми рассветами», – вспомнилось мне сквозь легкую дрему. «Чьи это строки? Не иначе кого-то из мытищинских лириков» – предположила я. Везде достанут даже на Оке. «Мне июль напомнил о моих сединах, на ладонь упали лепестки жасмина», – вспоминала я строку за строкой. «Вот что значит поэт лирик. Вся слезами изойдешь, пока до конца дочитаешь», – расчувствовалась я. – Мне июль напомнил – скоро, скоро осень.
«Ну нет, еще не осень, еще совсем не осень!» – бурно запротестовала я, легко вскочила с прибрежного песка, нырнула в прохладную воду, как рыбка-красноперка и, вынырнув на другом берегу, в одночасье решила: «Хватит с меня этих упаднических настроений, этого слезливого неба, этой печали русских полей. Засиделась я в родном Подмосковье. Здесь от тоски раньше времени завянешь. Пора в путь дорогу к морю синему, черному, красному, на Канары, на Багамы, хоть к черту в пекло, только бы подальше от этой сырости». Итак, решено, к морю так к морю!
Легко сказать «к морю». Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Попробуйте в середине июля достать билет в южном направлении. Разумные люди все планируют заранее, а я даже еще не решила, к какому морю ехать. Море Черное в этом году холодное, негостеприимное. На Красном жарковато для жителей средней полосы России, да и далековато от родной Оки. А ведь с этой славянской реки, как называли Оку в древности арабские географы, начинались знаменитые Азовские походы Петра I, прорубившего окно в Европу и долго сомневавшегося, по признанию самой Екатерины Великой, – кому отдать предпочтение как будущей столице – Петербургу или Таганрогу? Вот она, какая непростая география России с ее еще более непростой историей. Значит, мне туда дорога – к морю синему Азовскому в град Петров – Таганрог.
Дорога от порога до Таганрога нелегка, особенно трудно с билетами, но я все-таки решаю рискнуть и еду на Курский вокзал сразу с вещами, деньгами и документами. Уверенная, что в разгар курортного сезона до южного приморского города можно добраться только транзитом, я покупаю билет до Ростова-на-Дону. «Главное, до Ростова доехать, а там уж до Таганрога рукой подать, не более часа автобусом или маршрутным такси. «Не на бричке же по степи, как в чеховские времена», – рассуждаю я, как мне кажется, вполне логично, садясь в поезд Москва – Адлер. Как хрупка женская логика, мне пришлось убедиться на следующий же день, когда из окна скорого поезда я не увидела ни земли, ни неба, а одну только сверкающую гладь воды. «Море, море!» – послышалось со всех сторон. Пассажиры прилипли к окнам вагона. «Земля надежнее, чем море. Так почему же вы туда?» – вспомнились мне чьи-то строки. «Чем так притягивает море?» – подумала. – «Может быть, жизнь действительно зародилась на дне морском». Из размышлений меня вывел голос проводника: «Подъезжаем к городу Таганрогу». «А куда же Ростов подевался?» – недоумеваю я. «В Ростове будем через час. Вам еще рано», – успокаивает меня проводник. Вот тебе и Ростов-папа, Одесса-мама, Таганрог-дядя – приехала. Очень логично брать
Еще немного из истории: в восемнадцатом веке императрица Елизавета Петровна подписала Указ с повелением учредить таможню русскую на Дону против урочища, называемого Богатый Колодезь, где и донские казаки могут вести торговлю с приезжими греками, турками и армянами. Бойко пошла торговля у Богатого источника. Русские купцы принимали гостей из Константинополя и Венеции и сами снаряжали торговые корабли и плавали аж до Рима с товаром. Вот так на бойком торговом месте и возник город Ростов-на-Дону – порт пяти морей. Город шумный, яркий, многоликий, воистину южнорусский. Есть, как говорится, на что посмотреть, кого послушать. Но зевать на ростовских улицах прохожим небезопасно. Пешеходов в Ростове не то что не любят, их просто не принимают всерьез. Пехи – они и есть пехи, то же самое, что лохи – слова-синонимы, близнецы-братья или сестры – это решающего значения не имеет. Поэтому переходить улицу в Ростове не рекомендуется, а следует перебегать и как можно быстрее, иначе пеняй на себя. Пехов в Ростове не пропускают даже на зеленый свет, перед ними тормозить не принято. «Здесь тебе не хуторок в степи», – наезжают на меня крутые ростовские водилы, и бесполезно доказывать им, что ни с какого я ни с хутора, а родилась и прожила полвека в Москве и прекрасно знаю правила дорожного движения обязательные не только для пешеходов, но и для водителей. На Москву реакция у ростовчан однозначная: «Москва нам не указ». Во мне уже готова взыграть столичная гордость, а вернее сказать, гордыня, что никогда к добру не приводит, как вдруг передо мной вырастает величественная фигура святителя Дмитрия Ростовского. С высокого постамента он осеняет православным крестом и воды Тихого Дона, текущие в Азовское море, и город на высоком берегу реки, и всех его жителей и гостей, призывая их к миру, любви и согласию; а рядом золотятся в солнечных лучах главы кафедрального собора Рождества Святой Богородицы, и на меня воистину нисходит благодать господня, я усмиряю свою гордыню, успокаиваюсь и с божьей помощью успеваю-таки на последнее маршрутное такси, отходящее от Ростовского автовокзала в сторону Таганрога, который я так неразумно проехала еще днем.
– Вы с Ростова? – интересуется у меня водитель такси, молодой загорелый парень.
– С Москвы – отвечаю я на местном наречии и добавляю мечтательно – к морю еду.
– К какому морю? – не понимает шофер.
– Как к какому? К синему Азовскому – отвечаю я встревожено, опасаясь, что опять все перепутала. – Таганрог же порт пяти морей.
– Да разве Таганрогский залив это море? Это лужа, пешком перейти можно, – небрежно бросает в ответ водитель.
– Ну, для вас, может, и лужа, вы просто привыкли к морскому пейзажу, а для меня древнее лукоморье. Помните пушкинские строки? «У лукоморья дуб зеленый, златая цепь на дубе том» – говорят, здесь было написано, на берегу Таганрогского залива, когда поэт проезжал эти места, следуя на Кавказ с семьей генерала Раевского – изрекаю я с ученым видом знатока-пушкиниста.
– Что строки? Я тот дуб помню. Рос у Александровского дворца на Греческой улице, да в него молния попала, он и сгорел, – невозмутимо отвечает шофер.
– И русалка на ветвях сидела? – любопытствую я.
– Русалок у нас в заливе полным-полно плещется. Мы к этим русалкам давно привыкли.
– И Греческая улица у вас есть? – продолжаю расспрашивать я с возрастающим интересом.
– У нас в Таганроге все есть, – горделиво отвечает истинный Таганрожец.
– Вот и хорошо. В Грецию ехать не надо, и в Таганроге теперь все есть, – искренне радуюсь я.
– А зачем нам к грекам ехать? – удивляется таксист. – Они сами к нам приплыли тысячу лет назад за красной икрой, и многие надолго задержались. Не зря же на гербе нашего Таганрога рядом с вензелем самого Петра Великого рыба осетр красуется.
Я знаю, что все, что говорит это светлоглазый паренек, влюбленный в свой город, чистая правда, вернее, исторический факт. Греки действительно проходили на судах через Боспор Киммерийский (древнегреческое название Керченского пролива) в Меотиду (мелководное Азовское море) за ценной красной рыбой. Приазовье – заповедная зона с какой точки зрения на него ни смотри – и с исторической, и с географической, и с демографической, и увы, зона экологического бедствия. Тот самый осетр, промысел которого и составил славу и богатство приазовской земли, погибает в непривычной для него соленой воде Черного моря, хлынувшей в синее Азовское, когда уменьшился приток живой воды из Дона-Батюшки, перекрытого плотинами. Я гоню прочь грустные мысли и, чтобы хоть как-то развлечь себя, начинаю посматривать в окно машины сначала безразлично усталым, а потом все более внимательным взглядом.