Цветущие в вечности
Шрифт:
– Молитвы были услышаны! Слава Иссу, теперь все будет хорошо!
Женщина давит слезы. Пот на пылающей коже. Липнут волосы к плечам. Тянутся к сыну руки, мечтая обнять, дать будущее, безбрежное и ясное, но голос мужа усмехается интонациями:
– Надеюсь, в этот раз твое дитя не отправится «гулять по реке».
Снег же за окном кружится беззаботно. Мелкие хлопья плывут в морозном воздухе. Запах свежести, запах чистоты, запах вечности. Если бы знало новорожденное дитя. Если бы ведало заранее о своей судьбе…
Глава 2
Гор
–
– Глупая, это священный знак крови Вестников!
– У него жуткий взгляд. Совсем не детский. Боюсь, как бы не проклял меня княжич.
Шушукаются служанки, торопливо прибирая покои. Охают, ахают и не примечают одну из личных служанок княгини, что возникает за их спинами коршуном. Непроницаемо выражение лица, только тяжел взгляд, не предвещает ничего хорошего.
– А ну-ка! – Служанки дружно вздрагивают, втянув головы в плечи. – Палок давно не получали? Как смеете сплетничать о юном господине? Убирайте молча, иначе госпожа о каждом вашем грязном слове узнает. А уж если князь услышит…
Больше служанки не смеют и звука издать, ведь понимают: князь не станет приказывать палачам провести казнь. Он сам ее свершит своим даром, если вовсе не пожелает продлить муки. Бывает настроение порой пригубить да приголубить смерть – ту, что единственная вызывает чувство насыщения и удовлетворения. Слава Иссу, провинившихся всегда сыскать труда не составит. Нынешние Боги вино не пьют, им подавай кровь.
Оттого молчат девушки и работают быстрее да старательнее под надзором личной служанки княгини, которая еще кипит праведным гневом. Обидно ей за свою хозяйку и тревожно. Не случилось бы нового помрачения, не захворало бы долгожданное дитя.
Но, кажется, напрасны волнения. Тиха и светла княгиня, словно прояснившееся небо. Все время коротает подле ребенка, ни на шаг не отходит.
Колышутся ленты. Горит фонарь, пролегая рыже-желтыми тропами. Падает снег за окном, сонно и монотонно. А княгиня целует ручки своего малыша. Прямо в морщинистые ладони, в короткие неловкие пальчики. Вдыхает родной запах и не может надышаться. Уткнувшись лицом, улыбается нежно, пока глядят на нее самые любимые в мире глаза. Смеются блеском.
Гукает малыш, взбрыкнув ножками. Режутся зубки, но он почти не плачет. Терпит смиренно, лишь прося немного ласки. Ее маленькое чудо, ее маленькая жизнь. Ей кажется, она способна задохнуться в этот миг. Крылья материнских рукавов. Если бы они могли оградить от всех невзгод.
Стеклянные бусинки на перекладине колыбельки манят дитя, сталкиваясь с журчащим звоном. Тряпичный лисенок – хитра мордочка. Обереги под матрасом, под подушкой, зашиты в подкладку. Чтобы рос здоровым малыш, материнская отрада. Касаются губы княгини чистого лобика.
– Моя драгоценность, – шепчут, отдавая кровоточащее сердце каждому слову, каждому звуку.
Если попросят перерезать себе горло, она сделает это. Если повелят вспороть себе живот, она безропотно подчинится. Сложит на плаху голову, вынесет пытки и любое надругательство
Она плавно очерчивает фигуры. Увлекает младенца, что не сводит глаз. Россыпь колокольчиков, следы птичьих лапок, алые бусы рябины. Ее руки сказывают на языке прошлого, пока голос вибрирует тугой струной, низким напевом рождая горы, драгоценные недра, чтобы затем взвиться жарким пламенем, подняться ввысь, обернуться Небесными Змеями и резвиться в ветвях Мирового Древа.
Парят города, покоряется бренная земля.
– В объятиях небаУкрой нас навеки.Пусть Высшая Мать оберегает Народ,Пока парит прекрасная Амальтея.Пусть освободится бренный разум от забот,Смерть рассыпалась и покинула нас,И жизнь, поющая колыбельные, тожеУгаснет, так возроди пламя вновь.В объятиях небаУкрой нас навеки.Пусть Высшая Мать оберегает Народ,Пока парит прекрасная Амальтея.Иль’Гранды присмотрят за нами,И скоро великие замыслы воплотятся.Слышишь, как Пустота пожинает души?Закрой же глаза и ступай за ней следом.Колыбельная скачет ланью, дитя скачет вслед за ней. Прикрыв отяжелевшие веки, уносится во снах туда, где сказки становятся целым миром и где нет ничего, кроме благословенного тепла.
Так и будет первый год, полностью отданный на откуп матери, проведенный под ее боком. Чтобы укрепилась жизнь в теле, чтобы не унесла внезапная детская хворь. А после подойдет срок: дать имя, подтвердив тем само существование, и известить императора о появлении княжеского наследника.
– Конечно, господин доволен! Он возлагает на юного господина большие надежды.
– Неужто родится на наших глазах новая династия?
– Да долог будет их век!
Брызжет красками пир. Тодо сидит в конце стола, ссутулившись, потупив взгляд. Но про него и не помнят, на него и не глядят, ведь ему следовало бы быть со слугами. Только хозяин так повелел, а слово хозяина закон.
Сам же князь возвышается во главе стола. Белесые волосы заплетены в толстую косу. Широкая линия челюсти и гранит черт. Массивный перстень на мизинце. Изморозь вышивки украшает синеву одежд. Живой Бог – воплощение неподвластного. Сила кипит в жилах, а мысли режут вернее самого острого клинка.
Жена по правую руку укутана в слои пестрой парчи. Губы – замерзшая ягода, утонченный лик – девственный снег, волосы – кольца огненного меда. Луна подле светила, и взгляд ее, как и у луны, печален. Искусно оплетены самоцветами лучи венца.
Гости – сладкоречивые пташки. Щебечут без устали, пряча многозначительные улыбки за веерами. Богатство оттенков одежд способно затмить любые рифы. Взлетают тосты один за другим:
– За князя Иссу!
– За княгиню Иссу!
– За благоденствие рода Иссу!