Цветы для Риты
Шрифт:
Глава 31. Вне "Магии"
Отданный Рите цветок ощущался как дыра в собственном сердце. По крайней мере, так казалось Ярославу. На самом деле, все было не совсем так. Из-за цветка он чувствовал слабость и еле волочил ноги, это правда. А вот все паскудные негативные эмоции были вызваны простой, совершенно не мистической обидой. Он, вроде бы, и понимал, что сердиться на Риту не стоит, разве что только на себя — за то, что на несколько минут забыл, что имеет дело с голодным волшебным существом, а не с обычной женщиной. То, что для него — нежность и ласка, для нее — просто аперитив перед
Ну, сам виноват, сам дурак, это понятно. Конечно, она хотела есть, потому так откликалась на его прикосновения и поцелуи. Совершенно не нужно было воображать что-то лишнее по этому поводу. Сам придумал, сам поверил, некого винить. Но обидно было все равно. И обиднее всего было понимать, что он ведь готов повторить, вызвать в своем сердце всё, что в нем есть: все восхищение ритиной красотой, всю радость от того, что она есть, все сочувствие, все желание, — всё, до последней капли, собрать это в новый цветок и снова отдать ей. Лишь бы она больше не ходила не пойми с кем в эту свою подсобку, не извивалась перед ними, соблазняя, не зависела больше от настроения каких-то левых мужиков. Пусть бы она зависела только от него. Он бы никогда ее не подвел. Всегда давал бы ей столько, сколько нужно. Если бы только мог.
Сейчас он не был уверен, что способен будет повторить этот подвиг хоть когда-нибудь: во-первых, сил у него сейчас было не то что мало, это скорее была величина отрицательная, чем маленькая. Он, впрочем, не жалел о том, что отдал все ей. Жалел он (и это во-вторых) о том, что вообще не понял, как сделал этот чертов цветок. И не знал, сможет ли сделать это снова при необходимости (забегая вперед, сразу скажем: сможет). Он шел домой и выглядел как обычный человек, причем и для простого человеческого взгляда, и для внимательного взгляда того, кто может видеть чужое сияние, мерцание, тени — есть много вариантов восприятия одних и тех же вещей. Зависит от того, кто смотрит.
Ярослав шел домой, тусклый, серый, едва мерцающий, под внимательным изучающим взглядом. И когда он уже почти дошел до дома, навстречу ему вышел Сергей в компании двух крайне неприятных (и неприятно крепких) парней.
— Я же сказал, что всё будет на моих условиях, — сказал он.
А Ярослав подумал: какое же счастье, что он уже все отдал Рите. Очень сложно, просто невозможно не злиться на человека в таких обстоятельствах. Особенно когда понимаешь, что в любой другой момент даже в такой ситуации мог бы побарахтаться. Но не сейчас, когда еле переставляешь ноги, когда руки еле слушаются, когда даже открывание двери ключом кажется сложным квестом. Ему, сейчас, драться вот с этими двумя? Или даже тремя? Вот поганец, а. Умеет же подобрать момент.
Рита ела, и это было удивительно вкусно. Сила, мерцающая на ее пальцах, была до того чистой, крепкой и как будто даже концентрированной, что Рите казалось: еще немного, и она опьянеет от силы. Это было бы совершенно идеально, если бы не гадкий привкус — нет, не от цветка, а от нее самой. Ей все казалось, что могло бы быть как-то лучше, иначе. Если бы это не выглядело так, будто она шантажировала Ярослава и вынудила его на этот шаг. Если бы он не закрылся и не ушел после этого. Если бы…
Рита, конечно, все равно ела. Но ей было неспокойно, нервно и как-то неправильно. Она что, виновата, что этот дурак оказался способен отдать ей себя — и даже ничего толком не потребовать взамен? А что, если он
Впрочем, нет. Если бы ради торгового центра, Рите было бы легче. Но она ела этот цветок и знала, из чего он состоит. Может быть, не знала названий этому, но знала суть. Он просто захотел ее накормить. Дать ей что-то. Потому что ей было нужно. Потому что он это мог. Он просто взял и дал ей то, что она хотела. Воспользовался первым попавшимся поводом и дал. Это был не подкуп, не страх, не отчаяние, это был бескорыстный жест, сделанный от избытка и от того, что Ярославу было не все равно. Он действительно просто захотел ее накормить.
Просто захотел.
Сам.
Рита уткнулась носом в цветок и заплакала. В этом для нее не было ничего нового. Она привыкла плакать от страха, от боли или демонстрируя слабость и раскаяние. Но прежде на ее неверной памяти ей не случалось плакать… просто так, от того, что происходящее было слишком хорошо и слишком неправильно для нее. К тому времени, как нектар внутри цветка закончился, Рита приняла решение… даже не так: она вспомнила, что ей придется выполнять условие сделки с Ярославом. Иначе будет совсем некрасиво. Его цветок заслуживал того, чтобы она честно его отработала.
Рита села поудобнее, выпрямила спину, сосредоточилась и сделала то, что недавно проделал с ней Сергей и чего она сама никогда раньше не делала: попробовала прийти к бодрствующему человеку как к спящему. Примерещиться ему, чтобы рассказать, что сделки не будет.
И у нее получилось. Она успела как раз вовремя, чтобы увидеть, как двое мужчин поднимают с земли третьего и тащат его под руки ближе к Сергею. Когда они подошли юлиже, Рита увидела, что этот третий — Ярослав. Выглядел он, мягко говоря, не очень хорошо, причем не столько из-за того, что его явно только что били, сколько из-за полного отсутствия сил. Он даже почти не мерцал, это он-то, совсем недавно переливавшийся и многоцветный! Рита примерно представляла, куда его силы делись, и от этого знания ей было совсем нехорошо.
— Перестань, — сказала она Сергею, встав за его спиной. — Отпусти его, он тебе не нужен. Он тебе даже дать сейчас ничего не может, он пуст. Я его съела.
— Да мне все равно, — бросил он, не оборачиваясь. — Я же не для пользы, а чисто для удовольствия. Хотя от пользы бы тоже не отказался, конечно. А ты, Ритуся, жадина. Он, между прочим, моя добыча.
— С чего бы? — изумилась Рита. — Я его первая встретила, он мой, Серж. Отпусти его, он мне нужен.
Рита, конечно, неплохо держалась в рамках роли, но настаивала на том, чтобы Ярослава отпустили, вовсе не из собственнических инстинктов хищницы. Ей, странно сказать, ужасно хотелось вытащить его из этой ситуации, в которой он, к тому же, очутился отчасти по ее вине. Да даже если бы не по ее! Она не смогла бы просто стоять и смотреть, как его бьют. Она, оказывается, отвыкла от этого. Отвыкла от чужой боли. Когда-то она сама неплохо умела ее причинять, и ей было все равно, кого выбрать жертвой. Сейчас она видела боль Ярослава — и внутри нее против ее воли поднималась волна ярости.