Цветы Эльби(Рассказы, сказки, легенды)
Шрифт:
Он поет, словно сам для себя. Иногда так тихо, что я почти не разбираю слов.
… Пусть вернется ко мне с победой. Пусть вернется живой-целехонький…Голос деда окреп, стал звонче.
Ой, не жди, моя песня, попутного ветра, Нелегка твоя путь-дороженька… Ведь и счастье наше нелегкое.…Несколько минут царит
— Так вот, ачам. Нужно уметь слушать песню Илемби. Только люди с чистой совестью, с ясной душой, кому дорога правда, могут услышать ее. Понял?
— Да, дедушка.
— Говорят, что другой такой девушки, как Илемби, не было во всей округе. Была она тонка, словно ивовый прут, красива, как весенний цветок. Очи ясные, будто звезды горят. Скажет слово — ласточкой защебечет. Взглянет — любого приворожит; злого человека добрым сделает, доброго — сильным. А уж если улыбнется, на всю жизнь запомнится. Рядом с ней старики молодели, добрые молодцы робели, а подружкам с ней было весело.
Бывало, выйдет в хоровод лебедушка, сама краса, до пояса коса. И зазвенят на ней монисты да тухьи [9] , да звонкие алги [10] , засверкают под луной чистым золотом, как агах [11] .
А добра была, как сам пирешти [12] . Скромна, что голубка. А уж работяща да умна — другой такой не сыщешь.
И надо же случиться беде. Ворвались на чувашскую землю враги-кочевники.
9
Головной убор у девушек в виде древних шлемов.
10
Вид серьги.
11
Вид камня, который чуваши считают самым дорогим.
12
Покровительница домашнего очага.
Ох, не жизнь тогда была — сон страшный. Налетят среди бела дня ордой поганой, скот перережут, детишек похватают. Жен, сестер — косу на кулак и в седло. И уж не знаешь, не ведаешь, кто ты есть — человек или так, тля травяная. Но всему, брат, есть конец, даже горю народному. Переполнилась чаша терпения, словно горное озеро после дождей.
Поднялся народ, и повел самых сильных батор Яндуган. Был он силен, умен, с очами хылата [13] , а сердце львиное имел. Первым в сечу кидался. Закричит — небо расколется, упавший встанет, отставший вперед кинется, а передние врага сомнут.
13
Беркут.
Был он буре сродни, урагану братец кровный. У них, видать, и силу брал. Молния сверкала — душа его отдыхала, гром гремел — отвага
Долго бились чуваши под знаменем Яндугана. Не раз уж точил Яндуган иступившуюся булгарскую саблю. На волжских точил берегах, на священных камнях. Стал враг поддаваться, еще немного, и побежит.
Однако тут к нему подмога пришла. В одну ночь окружили отряды Яндугана. Врагов была тьма-тьмущая, но чуваши дрались отважно. А потом ушли в дремучие леса, в самую глушь Юхминского края.
Нелегка была дорога, люди устали, спотыкались отощавшие кони. Едва стали в лесу на привал, повалились воины в траву и сразу уснули. Один лишь Яндуган крепился, хмурый ходил между спящими. Думу думал.
Сколько родных деревень осталось в руках врага. Сколько близких — матерей, отцов, любимых. Что их ждет теперь?!.
От этой мысли сжималось сердце Яндугана. Ох, не сиделось ему в лесу. Кликнуть бы клич, смять орду. Но силы иссякли, и людям, и коням отдых нужен, еще надобно сабли навострить, колчаны наполнить стрелами.
Поутру, когда лес шумел от ветра, будто река полноводная, послал Яндуган гонцов в города и деревни — собирать пополнение. Была среди них и его любимая — Илемби. Он стал ее отговаривать. Мол, не девичье это дело — соваться в самое пекло. Да не такая была Илемби. Сама под стать Яндугану. Где трудно — там и она.
И всегда ей везло. А на этот раз попала она в руки врагов.
— Скажи, где-Яндуган? Где его войско?! — допытывались палачи.
Илемби молчала.
— Скажи! — И сверкала над головой кривая сабля. — Убьем!
Ни слова не обронила Илемби, гордо смотрела на мучителей ясными глазами.
— Говори! Иначе умрешь собачьей смертью!
— Смертью. Иу-у-у! — отзывалось далекое эхо.
Ветер-озорник и тот поутих, переменился и стал относить в сторону крики врагов, чтобы не касались они ушей Илемби. Отнесет, воротится, потреплет, погладит нежно черные девичьи косы. Мол, не сдавайся, Илемби, держись!
Эх, были бы силы у ветра, помог бы ей.
А враги уж и вовсе осатанели.
— А ну-ка! — закричал самый главный ихний начальник. — Развяжите-ка ей язык!
Тут схватили Илемби за белые рученьки, заломили за спину. Начальник даже глаза выпучил, ждет — вот-вот Илемби запросит пощады.
Но не запугать голодному волку иволги: слишком высоко птаха летает. Подняла Илемби голову, тихо молвила:
— Одно вам скажу. Зря вы ищете Яндугана. Погодите, скоро сам он вас найдет! — И крикнула в небо вольному ветру: — Эй, ветер, ветер! Ты лети к Яндугану. Скажи о моей неволе. Пусть отомстит за меня! — Вырвалась из цепких рук, стянула с головы шелковый платок и бросила ветру. — Пусть хранит подарок, помнит свою Илемби.
И, сказав так, на глазах у всех превратилась в стройную кудрявую березку.
От неожиданности враги окаменели. Никто и слова не успел вымолвить.
А вольный ветер во всю мочь понесся в юхминские леса, к войску славного Яндугана.
— У-у-у-у. Янду-у-у-га-га-ан! Ау-у!
Вместе с ветром скрылся и платок Илемби.
…Чуть слышно вздыхала река, облизывая прибрежную гальку. Дед посасывал трубку, не замечая, что она давно погасла.
— Ну, а что было дальше? — спросил я старика, взволнованный рассказом. — Встретились ли Яндуган и Илемби?