Цветы на пепелище (сборник)
Шрифт:
А кобыла, наша умная и терпеливая Белка, была на сей раз явно обеспокоена. Она то топталась вокруг жеребенка, то озабоченно ржала, то сердито фыркала: должно быть, сердилась, что мы пришли в те неподходящие минуты, когда она облизывала свое детище, переживая неповторимый миг безграничного счастья. Может, ей хотелось побыть одной со своим единственным чадом, чтоб никто ей не мешал насладиться этой огромной радостью... Казалось, что сейчас она не доверяет никому. Ведь в первые минуты жизни дитя всегда принадлежит
Я не мог отвести глаз от огненно-рыжего жеребенка.
39
В эти мгновения не было для меня во всем сиете никого, кроме Белки и ее маленького сына.
И лишь когда схлынула горячая волна первой радости, я заметил, что передняя правая нога жеребенка — от копыта до колена — была белой.
— Посмотри-ка, папаша Мулон! — ткнул я пальцем в белое пятно.
— Это ему подарок от матери, — добродушно усмехнулся старик. — Метку оставила: пусть, мол, все знают, что это ее детеныш.
Я не выдержал и осторожно протянул руку к этому милому, забавному существу. Жеребенок посмотрел на меня своими круглыми влажными глазами и, видимо, понял, как безграничен мой восторг. Даже Белка и та успокоилась, угадав в нас настоящих друзей, которые хотят только одного — поздравить ее с новорожденным.
— Погляди, Таруно, он же совсем глупенький! — засмеялся Мулон. — Он еще не понимает, что голодный. У матери молока хоть отбавляй, а он стоит как вкопанный — и ни с места...
И папаша Мулон подтолкнул его под брюхо кобылы. Жеребенок словно только и ждал приглашения и стал сосать, жадно причмокивая.
— Он твой, Таруно. Береги его.
Так закончилось это незабываемое утро.
От неожиданно свалившегося на меня счастья я был на седьмом небе!
VIII
Огромное солнце завершало свой путь. День медленно таял, рассыпая над притихшей равниной тысячи желто-багряных угасающих пятен.
Я был так обрадован и взволнован, что даже не заметил, как наступил вечер. Теперь мне хотелось только одного: пусть побыстрее промелькнет ночь, разлучившая меня с моим маленьким другом.
40
И все-таки моя радость была еще не полной. За весь этот суматошный, бурный день я ни разу не вспомнил ни о Рапуше, ни о Насихе. Где же они сейчас? Вернутся они вечером в табор или опять придется их ждать целых два дня? Небось они и не знают, что нынче утром на этой солнечной равнине родилась новая жизнь. Конечно, не знают. А если бы знали, наверняка бы тут же вернулись, чтоб вместе со мною отпраздновать это необыкновенное событие.
Притаившись за кустами, я стоял как раз на том месте, где тропинка круто поворачивала к деревне. Никогда я не ждал их с таким жадным нетерпением.
С рисовых полей
Невеселым возвратился я под старую иву. Но когда доедали мы с папашей Мулоном свой скудный ужин, до нас вдруг донеслись знакомые переливчатые звуки. Сомнений не было: это пела в ночи скрипка Рапуша.
Я вскочил:
— Ура!.. Вернулись!..
Старик ничего не понимал:
— Кто вернулся?
— Рапуш и Насиха.
— Ну и что?
— Как что?.. Они же не знают о нашем жеребеноч* ке! Побегу к ним и все расскажу!
Мулон улыбнулся. В последних отблесках позднего заката я увидел, как бронзовое его лицо словно бы просветлело. Так случалось всегда, когда он замечал, что я доволен.
— Что ж, беги к ним, сынок, поделись своей радостью.
Оказывается, они успели все разузнать и без меня. Пока
я поджидал их на тропинке, они вернулись другой дорогой.
41
Насиха уже повидала жеребенка, а Рапуш даже погладил его.
— Теперь, Таруно, у тебя есть красавец жеребенок, — обратился ко мне слепой музыкант, и в его тихом, как обычно, голосе я уловил вдруг взволнованные и вместе с тем озорные нотки. — Насиха мне сказала, что он яркорыжий, чуть ли не красный, а одна нога у него белая, верно?
— Верно...
Но тут ввязалась в разговор Насиха и с торжеством заявила:
— Вот и надо было верить моей маме, Таруно. Говорила же она тебе, что ты будешь счастлив. Значит, она не соврала...
— Но ведь жеребенок родился на свет не потому, что кто-то погадал на красной нитке, — невольно возразил я.— Белка — его мать. Она-то и родила его. А если бы не было кобылы, то не было бы и жеребенка. Разве не так?.. Еще никто не видал, чтоб жеребята падали прямо с неба. Это тебе не град...
— Неужели даже и теперь ты не веришь маме? Неужели ты не рад? Вон какой у тебя красивый жеребеночек!..
— Конечно, рад, — признался я. — Очень...
Потом, словно высказавшись до конца, мы разом умолкли. Впрочем, в этом не было ничего удивительного: ведь подлинная радость всегда немногословна. И когда все сказано, все переговорено, тебя обычно охватывает, переполняет, захлестывает несказанно приятное чувство, у которого нет ни имени, ни названия.
После долгого, затянувшегося молчания Рапуш снова заговорил:
— Знаешь, Таруно, твоего жеребенка нужно как-нибудь назвать, придумать ему имя. И чтоб оно было красивое... Всем жеребятам, даже совсем маленьким, сразу дают имя.