Цветы на пепелище (сборник)
Шрифт:
¦ Эй ты, друг мой, Меченый! Пасись и расти, а со временем станешь большим и красивым конем!»
Встречи наши всегда были радостны. Я долго гладил его и шептал ему разные ласковые слова, будто был он не жеребенок, а все понимающий человек. На прощание Меченый весело ржал, терся о меня мордой, моргал своими круглыми добрыми глазами и вдруг срывался с места и
70
уносился прочь по бесчисленным, только ему одному известным тропам Мадры.
— Поиграть хочется, да? Ну давай я тебя догоню!
И
Меченый скачет и прыгает, как заправский олененок,
и нередко я первый выбываю из игры. А он, хитрюга этакий, скрывается в непроходимой чащобе, и напрасно я зову и ищу его. Он не только не желает возвращаться, но даже голоса не подает...
В этих играх передо мной открылся новый, доселе не знакомый мне мир, притаившийся в густых зарослях Мадры. Едва я входил в лес, как множество каких-то пестрых птиц выпархивало мне навстречу с призывным посвистом: не желаешь, мол, поиграть с нами в прятки?.. И я долго, часами бродил по этим еловым рощам, полным загадочных звуков, шорохов и увлекательных, но еще неизвестных мне тайн.
XIV
Пришло время молотьбы, и сразу же стало шумно и весело. С раннего утра и до позднего вечера над гумном не затихал многоголосый шум; лошади неустанно кружили вокруг столбов, а погонщики весело кричали им что-то странное, озорное и вовсе не понятное мне:
— Бака, бака, бака! Йо, йо, йо! Обррр!..
Пока взрослые молотили на гумне, мы, ребята, гоняли во весь дух по соломе или мчались в рощу собирать орехи. Их скорлупки уже начинали трескаться, и под ними виднелись темно-коричневые твердые ядрышки, оплетенные сеткой из красноватых прожилок.
Теперь и деревенские ребята проводили целые дни на гумне. До позднего вечера они кувыркались на соломе, прятались за стогами, играли в разные игры.
Как-то вечером я опять повстречался с конопатым и с его дружками-приятелями. Теперь они вели себя по-ино¬
71
му. Их прежняя враждебность сменилась степенным достоинством. И хоть видно было, что относятся они к нам с тем же чувством превосходства, с каким хозяин-богатей относится к нанятому им батраку, настроены они были мирно, чуть ли не дружески.
— Эй, ты! — обратился ко мне конопатый. — Мы узнали, что у тебя есть жеребенок. Это правда?
— Ну, есть, — угрюмо буркнул я.
— Дай поглядеть на него.
— Его здесь нету.
— А где ж он?
— На Мадре пасется, а сюда, на гумно, прибегает редко.
— A-а, так это тот самый... с коростой! — иронически протянул один из его дружков.
— Была короста, да сплыла...
В ответ на мои слова посыпались всякие шуточки на счет чесоточного жеребенка, однако ни ехидства, ни ненависти в них не было. Вот поэтому-то я и готов был простить им обиду, нанесенную мне в тот день, когда я продавал в деревне корзины.
— А откуда вы знаете о жеребенке? — помолчав, спросил я у них.
— Нам рассказал слепой, который играет на
— А девчонка сказала, что жеребенок чесоточный и что он скоро подохнет, — добавил другой.
— Не подохнет! — самоуверенно заявил я, словно отгоняя тайно терзавшую меня мысль. — Теперь он здоров, подрос, да и короста у него прошла.
— Давайте его поищем, — предложили сразу несколько пацанов. — Посмотрим, какой он стал.
Мы нашли его только на третий день в зарослях Мад- ры. Он пасся на одной из своих любимых лужаек и был похож на олененка — рыженький, стройный.
— Меченый! — тихо позвал я его.
72
Услыхав свое имя, он взглянул в нашу сторону и недовольно заржал. Наше посещение оказалось для него полной неожиданностью. «Ну, чего вам надо? — как бы спрашивали его круглые глаза. — Здесь я дома, а вам небось охота подергать меня за хвост, влезть ко мне на спину... Но теперь я вам уж не позволю! Так что проваливайте отсюда подобру-поздорову и не приставайте ко мне больше».
Затем он топнул копытом, взмахнул гривой, снова заржал и помчался вперед как бешеный.
Пацаны были в полном восторге, хотя и не желали в этом признаться. Только переглянулись многозначительно и промолчали.
И лишь когда возвращались обратно, конопатый сдержанно произнес:
— Н-да, ничего жеребенок...
Через несколько дней они снова появились у нашего шалаша.
— Эй, ты! — начал конопатый. — Хочешь, поменяемся?
— Что? — не понял я.
— «Что, что»! Ты мне дашь своего жеребенка, а я тебе — хорошего осла. У нас два осла. Я попросил отца, и он разрешил мне обменять одного из них на твоего жеребенка.
— Нет уж, ничего не выйдет! — решительно ответил я.
— Слушай, друг, этот осел силен, как мул, — добавил один из его приятелей. — Он сможет везти и вашу повозку.
— Все равно не хочу.
— Заладил как ворона: все равно, все равно!.. Но
тряпье-то придется тогда на спине тащить, — уговаривал конопатый, нарочно стараясь вернуть меня из мира мечты на нашу грешную землю. — Да и мал он еще. Чего доброго, тебе придется его носить, а не ему тебя...
Я молчал.
Тогда ребята стали уверять меня, что зимой жеребенок непременно подохнет с голода или разорвут его волки в ле¬
73
су: ведь, мол, защитить его там некому, — и останусь тогда я ни с чем — ни коня, ни осла, которого предлагают мне взамен.
Так и не уговорив меня, ребята стали злиться. Запахло дракой, но конопатый, не терявший надежды — а вдруг я уступлю! — утихомирил своих задир.
— Ну ладно, только все-таки подумай... — сказал он на прощание. — После каяться будешь, да поздно.
Они ушли, а я остался под старым явором вместе с На- сихой и Рапушем.
— Таруно, дураком ты будешь, если не поменяешься с ним, — убеждала меня девочка. — Осел стоит больше чесоточного жеребенка.