Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй
Шрифт:
– Но сегодня на пиру были только свои! – заметила Юэнян. – Куда он мог деться? Взять его никто не мог. Узнает хозяин, достанется вам.
– Если только батюшка меня изобьет, я тебе, негодяйка, этого не прощу,– заявила Юйсяо.
Пока между служанками шла перебранка, вернулся Симэнь.
– Что за шум? – спросил он.
Юэнян рассказала ему про исчезновение кувшина.
– Ну, поищите спокойно, не торопясь, – посоветовал Симэнь. – К чему же зря крик подымать?
– Да как же тут молчать?! – вставила Цзиньлянь. – Мы, небось,
Этим замечанием, дорогой читатель, Цзиньлянь упрекала Пинъэр. Ведь когда у той вышел месяц со дня рождения сына, тоже пропал кувшин, что уже служило дурным предзнаменованием.
Симэнь сразу понял ее намек, но промолчал. В это время Инчунь внесла кувшин.
– Вот и кувшин отыскался! – сразу воскликнула Юйсяо.
– Где ж ты его нашла? – спросила Юэнян у Инчунь.
Инчунь рассказала, как Циньтун принес кувшин в покои ее госпожи, Пинъэр, и попросил спрятать, а где он его взял, она не знает.
– А где сейчас Циньтун, рабское отродье? – спросила Юэнян.
– Сегодня его черед ночевать на Львиной, – объяснил Дайань. – Он уже ушел.
Цзиньлянь усмехнулась.
– Ты что смеешься? – спросил Симэнь.
– Циньтун из слуг сестрицы Ли, – заговорила Цзиньлянь. – Вот он к ней кувшин и унес. Наверняка хотели припрятать. На твоем месте я б за негодяем слугу отправила, всыпала бы рабскому отродью как следует и выпытала, в чем дело. А сваливать вину на служанок, значит бить мимо цели.
Симэнь рассвирепел и, вытаращив глаза, обернулся к Цзиньлянь.
– Ты так говоришь, будто сестрице Ли этот кувшин приглянулся. А если так, то незачем и приставать, зачем переполох затевать?
Цзиньлянь густо зарделась.
– Всем известно, что у сестры Ли денег хватает, – сказала она и, разгневанная, отошла в сторону.
Чэнь Цзинцзи позвал Симэня посмотреть подарки, которые доставили посыльные от бывшего гаремного смотрителя Лю, ныне смотрителя казенных гончарен [9].
Цзиньлянь стояла в сторонке с Мэн Юйлоу и продолжала ворчать:
– Вот насильники-грабители собрались! Чтоб им провалиться! Того и гляди, на тот свет отправят. А этот, как заимел чадо, будто престолонаследника на свет произвел. Взглянет, словно божество какое взором своим удостаивает. И доброго-то слова от него не услышишь. Выпучит глазищи свои поганые – кажется, так бы всех и сожрал. А у сестрицы деньги водятся. Кто не знает! Вот погляди, даст волю слугам и служанкам, до того обнаглеют, шашни заведут, начнут дом грабить, а ты, выходит, молчи, да?!
Симэнь, наконец, поднялся и направился в дальние покои.
– Чего ж ты стоишь? – спросила Юйлоу. – Он ведь к тебе пошел.
– Скажешь тоже! – отозвалась Цзиньлянь. – Ему там по душе, где его сокровище. Он и сам говорил. А у нас, бездетных, – одна тоска да скука.
Вошла Чуньмэй.
– Я же
Она позвала Чуньмэй, и они стали ее расспрашивать.
– Я к Юйсяо за платком иду, – объяснила Чуньмэй. – Она у меня платок брала.
– А батюшка куда направился? – поинтересовалась Юйлоу.
– К матушке Шестой, – сказала горничная.
Цзиньлянь так и вздрогнула, будто ей к сердцу огонь подсунули.
– Ах, негодяй проклятый! – заругалась она. – Пусть отныне и на веки вечные к порогу моему не подходит! Ногу свихнет, все равно не впущу да еще пинка дам арестанту, чтоб все кости себе переломал!
– Ну, что ты, сестрица, так страшно его ругаешь? – недоумевала Юйлоу.
– Не знаешь ты еще этого ничтожного насильника, – говорила Цзиньлянь. – Он труслив и жалок, как мышь, ничтожество, три вершка. Все мы его жены. Чего особенного, если у одной в мочевом пузыре семя вызрело?! Так ли уж надо ее возвышать, а других унижать, в грязь втаптывать?
Да,
Как буре платаны без счета валить, Вот так посторонним о деле судить.Не будем больше говорить, как бесилась Цзиньлянь.
Расскажем пока о Симэне. В передней зале он увидел посыльного от Великого придворного смотрителя Сюэ [10], который поднес жбан рисовой водки, тушу барана, два куска золотой парчи, блюдо персиков долголетия, блюдо лапши – символа долгоденствия – и другие яства. Подарки были посланы, чтобы поздравить Симэня с днем рождения и вступлением на пост. Симэнь щедро одарил посыльного и направился в дальние покои.
Певички Ли Гуйцзе и У Иньэр собирались домой.
– Поживите у нас еще денек-другой, – оставлял их Симэнь. – Двадцать восьмого я приглашаю почтенного господина Чжоу, командующего войсками; господина Ся, судебного надзирателя; военного коменданта господина Цзина, управлявшего императорским имением его превосходительство Сюэ и смотрителя гончарен его превосходительство Лю. Будут и актеры. Мне хотелось бы, чтобы вы угощали гостей вином.
– Если вы оставляете нас, то мы должны послать кого-то домой сказать матушке, – пояснила Гуйцзе. – А то она будет волноваться.
Носильщики паланкинов были отпущены, но не о том пойдет речь.
На другой день Симэнь распорядился украсить большую залу парчовыми ширмами и шелковыми занавесами, расставить столы и приготовиться к приему, а сам следил за отправкой приглашений знатным гостям. На днях Симэнь побывал у смотрителя гончарен его превосходительства Лю, где познакомился с его превосходительством Сюэ, и тот прислал ему свои подарки. Симэнь в ответ направил обоим приглашения. Занимать гостей должны были Ин Боцзюэ и Се Сида. Оба дружка, по-праздничному одетые, явились рано, и Симэнь проводил их на крытую галерею, где им подали чай.