Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй

Автор неизвестен

– Давно не видались, – проговорил Юньгэ, останавливаясь и разглядывая У Чжи. – А ты, брат, раздобрел.

– Мне толстеть не с чего. Я всегда такой, – отвечал У Чжи, ставя коромысло на землю.

– Как-то нужны мне были отруби, все лавки обошел – нигде нет. А у тебя, говорят, хоть отбавляй.

– Откуда у меня отруби? Я ни гусей, ни уток не развожу.

– Не разводишь, говоришь? А отчего ж разжирел и размяк, как селезень? Бери тебя, в котле вари, ты и голоса не подашь.

– А, ты оскорблять меня, макака негодная? Моя жена ни с кем шашни не водит, как

же ты смеешь называть меня селезнем [1]? – возмутился У Чжи.

– Шашни не водит, а путается вовсю, – выпалил малый.

– С кем путается, говори! – остановил его У Чжи.

– Вот чудак! Да ты меня-то не хватай, лови лучше того, кто у нее под боком.

– Братец! Скажи, кто он, – допытывался У Чжи. – Десяток лепешек дам.

– Причем лепешки! Выпить пригласи, тогда скажу.

– Пойдем!

У Чжи поднял коромысло и повел Юньгэ в кабачок. Там он опустил коромысло, достал лепешек, заказал мяса и вина и пригласил Юньгэ.

– Вина хватит, а мяса пусть еще подрежут, – попросил паренек.

– Ну, говори же, брат.

– Не торопи. Поем, тогда и расскажу. И не волнуйся. Я тебе помогу любовников поймать.

– Ну, говори! – не унимался У Чжи, видя как Юньгэ поглощает мясо и вино.

– Хочешь знать, вот пощупай у меня на голове шишку, – начал сорванец.

– Где это тебе подсветили?

– А дело было так. Иду я с корзиной груш, ищу господина Симэня. Все исколесил, нигде нет. Тут один и говорит: «Он в чайной у старой Ван с женой У Старшего забавляется. Каждый день наведывается». Пошел туда. Может, думаю, медяков тридцать или полсотни заработаю. И представь себе. Старая карга не пустила меня к Симэню, избила, сука, и выгнала вон. Вот я и пошел за тобой. Сперва подразнил немножко, чтоб расшевелить, а то бы ты и не поинтересовался.

– Это правда? – спросил У Чжи.

– Ну, опять за свое! Говорю, никудышный ты человек! Жена там с Симэнем тешится, только и ждет, как ты за ворота. Сразу к старухе бежит, а ты не веришь. Неужели врать буду?!

– Не скрою, брат, – сказал У Чжи, выслушав мальчишку, – жена, верно, каждый день к старухе ходит – то платье шьет, то туфли. А домой заявится – румяная такая. У меня ведь дочка от первой жены, так она ругает и бьет ее с утра до ночи, есть не дает. А эти дни совсем не в себе. Меня увидит, не улыбнется. Я и сам стал подозревать. Верно ты говоришь. А что если я оставлю коромысло да пойду накрою любовников на месте преступления, а?

– Ты взрослый человек, а понятия у тебя никакого! Эту тварь Ван ведь ничем не запугаешь. Ну, как ты их накроешь? У них условные знаки. Стоит старой карге тебя только завидеть, сразу жену твою спрячет. А Симэнь – ого! Таких как ты, два десятка уложит. Его ты не схватишь, а кулаков его отведаешь. У него ведь и деньги, и положение. На тебя ж потом и жалобу подаст. Засудит, а за тебя кто заступится? Только себя погубишь.

– И то верно. Но как же ему отплатить?

– Мне тоже старухе отплатить надо, – сказал Юньгэ. – Вот что я тебе посоветую. Сейчас ступай домой и молчи, виду не подавай. А завтра лепешек возьми поменьше и выходи торговать.

Я тебя у переулка подожду, а как заявится Симэнь, позову. Ты возьмешь коромысло и будешь наготове поблизости. Я разозлю старую каргу, она начнет меня бить. Как только я выброшу на дорогу корзину, вбегай в чайную. Старуху я постараюсь задержать, а ты врывайся прямо во внутреннюю комнату и чини над ним расправу. Верно я говорю?

– Не знаю, как мне благодарить тебя, брат, – сказал У Чжи. – Есть у меня несколько связок медяков, на, возьми. А завтра пораньше приходи на Лиловокаменную. Буду ждать.

Юньгэ получил вместе с деньгами лепешек и удалился. У Чжи расплатился за вино, взял коромысло и пошел торговать, но вскоре вернулся домой. Цзиньлянь обыкновенно ругала и всячески унижала мужа, но в последние дни у нее, видно, совесть заговорила, и она немного смягчилась. А У Чжи, как всегда, молчал.

– За вином сходить? – спросила она.

– Да я только что выпивал с приятелем, – отозвался муж.

Цзиньлянь накрыла стол, и они сели ужинать, но о том вечере говорить больше не будем.

Наутро после завтрака У Чжи припас всего три противня лепешек. Цзиньлянь ничего не заметила. Ведь она думала лишь о Симэне. Муж прихватил коромысло и отправился торговать, чего только и ждала жена. Она тут же шмыгнула в чайную и стала поджидать любовника.

Но вернемся к У Чжи. В самом начале Лиловокаменной он встретил Юньгэ. Тот стоял с корзиной в руке и озирался по сторонам.

– Ну как? – спросил У Чжи.

– Рановато еще. Ступай поторгуй немного и приходи. Молодчик вот-вот пожалует. А ты будь поблизости, далеко-то уж не уходи.

У Чжи побежал продавать лепешки и немного погодя опять подошел к пареньку.

– Как выброшу корзину, так и выбегай.

У Чжи оставил коромысло, но не о том пойдет речь.

О том же говорят и стихи:

Сообщник есть у тигра, есть у птахи. Силки расставишь, но не мало ль сил? Юньгэ с Симэнем потягаться порешил, Но далеко юнцу до всемогущей свахи.

Итак, подхватил Юньгэ корзину и вошел в чайную.

– Ты меня за что вчера избила, старая свинья? – заругался он.

– Ах ты, макака проклятая! – вскочив с места, с гневом набросилась на него Ван. – Чего тебе тут нужно? Опять пришел старуху оскорблять, да?

– За тем же самым, старая сводня, собачье мясо! … тебе, случница!

Старуха так рассвирепела, что схватила Юньгэ и давай его бить.

– На, бей! – крикнул юнец и выбросил на улицу корзину.

Хозяйка только было хотела удержать Юньгэ, как он с криком «На, бей!» наклонился ей до пояса и так ударил головой в живот, что, не будь сзади стены, старуха так бы и опрокинулась навзничь. Сорванец изо всех сил припер ее к стене, а тем временем в чайную ворвался, на ходу сбрасывая халат, У Чжи. Старая Ван попыталась было его удержать, но не тут-то было. Юньгэ крепко-накрепко припер старуху, и та только крикнула: