Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй (???)
Шрифт:
– Если б тебе одной, а то и дочь запросит.
– Да не будет она просить! У нее и так есть. Это у меня надеть нечего.
Симэнь взял ключи и пошел наверх. Он вынул атласу на пять кофт и юбок, парчи на две безрукавки и кусок белого шелку на два халата. Ярко-красные парчовые безрукавки предназначались только для дочери Симэня и Чуньмэй; служанки Инчунь, Юйсяо и Ланьсян должны были удовлетвориться ярко-красными кофтами из отделанной золотом парчи и голубыми длинными юбками. Симэнь опять позвал портного Чжао и передал ему материал на семнадцать обнов. Кусок желтого ханчжоуского флера пошел на изготовление поясов.
Довольная Чуньмэй целый день угощала Симэня вином, но оставим их вдвоем.
Итак, прибыли
Услышав о прибытии Юэнян и остальных жен Симэнь Цина, госпожа Цяо вышла к парадным воротам и проводила их во внутреннюю залу, где во время приветствия называла Юэнян «тетушкой», Цзяоэр – «тетушкой Второй» и так каждую по старшинству, пока не дошла до супруги У Старшего. После того как она представила прибывших женам ученого Шана и цензора Чжу, начались взаимные приветствия. Низким поклоном встретили жен Симэня племянницы хозяйки – Дуань Старшая и Чжэн Третья. Наконец гостьи заняли свои места.
Подали чай. Появился сам господин Цяо и, раскланиваясь, поблагодарил прибывших за подарки. Хозяйка пригласила всех в свои покои, где они сняли верхнюю одежду и стали пить чай. Каких только изысканных сладостей не было на изящно сервированном столе! Воздушные пирожные и пирожки с фруктовой начинкой, сладкое печенье и всевозможные фрукты.
Кормилицу Жуи и Хуэйсю угощали в отдельной комнате, где они смотрели за Гуаньгэ.
После чаю гостьи вернулись в залу. Кругом на ширмах красовались павлины, на тюфяках пестрели лотосы. Посредине стояли четыре стола. Юэнян усадили на почетное место, за ней расположились супруги ученого Шана, У Старшего и цензора Чжу, Ли Цзяоэр, Мэн Юйлоу, Пань Цзиньлянь, Ли Пинъэр и госпожа Цяо. За столом рядом сели Дуань Старшая и Чжэн Третья. Сбоку встали прибывшие от ученого Шана певицы.
Начался обед. Подали блестящего, как хрусталь, гуся, и Юэнян одарила поваров двумя цянями серебра. Потом на столе появились вареные свиные ножки, и Юэнян выложила еще цянь. Столько же вручила она поварам и после жареной утки. Госпожа Цяо наполнила чарки и поднесла сперва Юэнян, потом жене Шана.
Юэнян вышла из-за стола и удалилась переодеться. За ней последовала Мэн Юйлоу. В хозяйкиной спальне Жуи присматривала за Гуаньгэ. Он лежал на тюфячке. Когда рядом с ним положили новорожденную семьи Цяо, Чжанцзе, младенцы сразу потянулись друг к дружке ручонками и начали резвиться, чем привели в восторг Юэнян и Юйлоу.
– Ну, чем не пара, а? – воскликнули они.
Тут в спальне появилась старшая невестка У.
– Тетушка, полюбуйтесь-ка, что за парочка! – позвали ее обе женщины.
– Что за прелесть крошки! – восхищалась тетушка У. – Как ножонками сучат, а ручонками-то что выделывают! До чего ж похожи на молодую чету!
В комнату вошла госпожа Цяо, а за ней и остальные гостьи. Услышав, что сказала жена У Старшего, госпожа Цяо заметила:
– Мы, почтенная сударыня, не смеем даже мечтать о соединении узами родства со столь именитым родом, – она обернулась к Юэнян, – который имеете честь представлять вы, тетушка.
– Напрасно вы так говорите, сударыня! – отвечала Юэнян. – Давайте лучше не будем разбирать, кто такая моя сестрица или госпожа Чжэн. Я была бы не против породниться с вашим домом, и мой сын, полагаю, не унизит престижа вашей барышни.
– А ты что скажешь, сестрица? – толкнув Пинъэр, спросила Юйлоу.
Пинъэр молча улыбалась.
– Если вы не согласитесь, свашенька Цяо, я на вас обижусь, – заявила госпожа У.
– Но хватит скромничать, соглашайтесь же! – уговаривали госпожу Цяо жена ученого Шана и жена цензора Чжу. – А то вы ставите почтенную
– А мой сын в шестой луне двадцать третьего дня, – сказала Юэнян. – Значит, на пять месяцев старше. Чем не пара!
И гостьи, не дожидаясь договоренности обеих сторон, подхватили госпожу Цяо, Юэнян и Пинъэр и повели их в залу, где по обычаю у каждой из них было отрезано по куску от полы. О помолвке сообщили господину Цяо. Он поднес на блюде фрукты и три куска красного шелку, потом налил каждой по чарке вина. Юэнян велела Дайаню и Циньтуну тотчас же доложить Симэню, и тот прислал два жбана вина, три куска атласу, мотки красного и зеленого шелка, выделанные из золотых нитей цветы и четыре короба фруктов и сладостей. Сватьи украсили себя красными цветами. Пир продолжался.
Загорелись узорные свечи и раскрашенные фонари. Залу наполнил благоуханный аромат. Певицы радостно улыбались, и в обрамлении алых уст сверкали белизною зубы. Они взяли в руки лютню и цитру, и, нежно коснувшись струн, запели цикл романсов на мотив «Бой перепелов»:
Там зимородки на гардинах,И утки глядят со стрехи,Там шторы в блестящих павлинах,В священных цветах тюфяки,Колышется газовый полог…Курильница-утка дымится,Светильники блещут парадно,У окон — парчовые лица, —Хоромы министра обрядов.Он зять государя, он молод.На мотив вступления к «Лиловому цветку»:
В шатре правитель знатный,Меня к нему зовут.У стражника булатныйКлинок из царства У.Обласкан гость высокий,В дворцовый вхож уют.Искусницы-красоткиВокруг него поют.Все вычурно и броскоВ распахнутом дворе,Бьют кастаньеты жесткоВ ритмической игре.Размытый, будто снитсяСвирели Шуня всхлип[4],Красавиц вереницыК гостям склоняют лик.И лютни серебристы –Напев любви журчит,И яшмовые кистиЛаскают струны цитр.На мотив «Листья пальмы золотой»:
Вижу я пламя светильников ясное,Пенится в кубках вино бесподобное,Как величав, как изыскан прекрасный мой!В тень притаюсь, налюбуюсь я допьяна!На мотив «Шуточной песенки»:Уж пять возрождений прошло,А мне все забвений нет.Бурьяном веков поросло.Хронометр — дробь кастаньетГде ива с твоим жеребцом?Иссохла — другие растут.Где встретиться с милым лицомМеж новых любовных пут?Во сне горы Солнца вершиной-резцомПрорезали пленку туч,И ливень явился бессмертья гонцомВ ущелье с небесных круч.