Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй (???)
Шрифт:
На мотив «Алеет персик»:
Юйсяо[5] сдула персика цветок…И в сладких лепестках не ждет разлада,Но от безвольных слез промок платок,И щеки обагрились – вот расплата!Юйсяо ведь всего шестнадцать лет,Невестою не принимала сватов.Привил юнец меж ног пиона цвет,Бутона пленку не срастить обратно.Призыв весны воспламенит сильней,Не смыть водой, не остудитьНа мотив «Плешивый малый»:
Он и на дне девицу сыщет,И в облаках.Таращит на меня глазища,Вгоняет в страх.Шутник он лихой и проказник –Ученый муж.Меня разыграл он и в праздникСорвал свой куш..На мотив «Властитель эликсира бессмертия»:
Приманить Гунсунь Хуа[7] – бесплодная цель,Он кичливый придворный мудрец.Расшумелся вельможа в Восточном дворце,И актеров прогнал под конец.Драгоценные кубки аж вдребезги бьет,Топчет оземь парчовые шторы.Там светильников яркий прощальный полет,Под мечом и зловещим и скорым.Заключительная ария:
Мой возлюбленный храбр и, как Небо, велик,Как Вэньцзюнь, я, тщедушная, в страхе дрожу.Как старик Чжо Вансунь, милый вспыльчив и лих,Зато любит меня, точно Сыма Сянчжу[8].Гостьи на радостях прикололи Юэнян, госпоже Цяо и Пинъэр цветы и, угощая вином, поздравили их. Снова накрыли столы, и повара подали фруктовые пирожные в виде снежинок со знаками долголетия и бульон с двуглавыми лотосами, которые плавали на его поверхности, словно на пруду. Потом появилась искусно нарезанная ветчина.
Восседавшая на почетном месте довольная Юэнян позвала Дайаня и одарила поваров куском красного шелка, по куску получили и обе певицы. Все они земными поклонами благодарили Юэнян.
Госпожа Цяо никак не хотела, чтобы гостьи расходились, и еще задержала их в задней зале, где угостила всевозможными сладостями и фруктами. Только с наступлением первой ночной стражи Юэнян удалось откланяться.
– Прошу вас, дорогая свашенька, завтра пожаловать к нам, – приглашала Юэнян госпожу Цяо. – Смею надеяться, вы не побрезгаете снизойти к нашему скромному жилью.
– Очень вам признательна, свашенька, – отвечала госпожа Цяо.
– Хозяин говорил о приглашении. Только, может, лучше уж
– Ну что вы, свашенька! У нас завтра будут только свои, – уговаривала ее Юэнян, а потом, обернувшись к старшей невестке У, продолжала: – Останьтесь, а завтра вместе со свашенькой и придете.
– Насчет завтрашнего приема решайте сами, свашенька Цяо, – заметила госпожа У, – но пятнадцатого будет день рождения вашей свашеньки, и тогда вы уж должны непременно ее навестить.
– Вот в день рождения дорогой свашеньки я не посмею отказаться, – поддержала ее госпожа Цяо.
– Одним словом, свашеньку я на вас оставляю, – сказала Юэнян.
Настояв на том, чтобы старшая невестка У заночевала у госпожи Цяо, Юэнян откланялась и взошла в паланкин. Двое солдат шли перед паланкином с большими красными фонарями, его сопровождали двое слуг, тоже несших фонари. За паланкином Юэнян вытянулись гуськом носилки Ли Цзяоэр, потом Мэн Юйлоу, Пань Цзиньлянь и Ли Пинъэр. В отдельных носилках расположились Хуэйсю и кормилица Жуи с закутанным в красное шелковое одеяльце Гуаньгэ на руках. Чтобы младенец не простудился, в носилках топилась жаровня. Их сопровождали несколько слуг.
Когда жены прибыли из гостей, Симэнь Цин пил вино в покоях Юэнян. Они приветствовали хозяина сложенными руками, а служанки отвесили земные поклоны. Когда жены расселись, Юэнян рассказала Симэню о помолвке.
– А кто да кто пировал? – выслушав ее, спросил Симэнь.
– Жена ученого Шана, жена церемониймейстера Чжу, сватьюшка Цуй и две племянницы, – отвечала Юэнян.
– Помолвка – дело неплохое, – заметил Симэнь. – Только не чета нам теперь эти Цяо.
– Это моя невестушка постаралась, – объясняла Юэнян. – Увидала, как их дочка с нашим Гуаньгэ под одним одеяльцем друг с дружкой играют, нас позвала. Чем, говорит, не пара. Потом за стол сели и не успели как следует обговорить. Так и состоялась помолвка. Тут я слугу-то и послала, чтоб тебе сказал и цветы с фруктами принес.
– Породнились так породнились, – продолжал Симэнь. – Только не больно они нам подходят, вот в чем дело. Цяо – человек богатый, я ничего не говорю. Но ведь он всего-навсего торговец, хотя и именитый, но простолюдин. А мы с вами теперь особы знатные… Я в управе служу. Ну, как он к нам явится в своем мужичьем рубище? Хорошо ли его принимать, когда кругом знать? Как я буду с ним рядом сидеть? На днях вон Цзин Наньцзян своего свата ко мне присылал. Тоже помолвки добивался. Дочка у него пяти месяцев, ровесница нашему Гуаньгэ. Но у нее мать умерла, да и была не первой женой. Я так и не дал согласия. А тут, извольте, уж и устроили…
– Тебе не по душе, что она не у старшей родилась, – вставила вышедшая вперед Цзиньлянь. – Что ж теперь собираешься делать? У Цяо ведь тоже не от старшей. Нашла коса на камень. Одна другого стоит. И хватит, по-моему, судить да рядить.
– А тебя кто спрашивает, потаскуха проклятая? – закричал на нее разгневанный Симэнь. – Только тебя тут не хватало! Люди о деле говорят, а она со своим языком вылезает.
Цзиньлянь вся вспыхнула и поспешила к двери.
– Нет у меня, оказывается, тут никакого права слово вымолвить, – говорила она. – А еще упрекают, будто только одна я и говорю.
Надобно сказать, дорогой читатель, что Цзиньлянь стало не по себе еще на пиру, когда при ней заговорили о помолвке, а потом украсили Юэнян, госпожу Цяо и Пинъэр цветами. Когда же ее урезонил Симэнь, она и вовсе из терпенья вышла, убежала в комнату Юэнян и расплакалась.
– А где же госпожа У? – спросил Симэнь.
– Свашенька Цяо завтра не хотела приходить, – объясняла Юэнян. – У вас, говорит, будут знатные дамы. Вот я невестку и попросила у нее остаться – чтоб они вместе пожаловали.