Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй (???)

Автор неизвестен

Тут Боцзюэ с оглушительным криком распахнул дверь и предстал перед любовниками.

– А!.. – кричал он. – Воды скорее! Сцепились, водой не разольешь!

– У, ворвался, как разбойник! – заругалась Гуйцзе. – До чего же напугал!

– Быстрее, говоришь, кончай, да? – начал Боцзюэ. – Легко сказать, да нелегко сделать. Боишься, значит, как бы не увидали? А я вот и увидал. Ладно, кончайте. Я подожду. Я с тобой потом займусь.

– Убирайся сейчас же, сукин сын! – крикнул Симэнь. – Брось дурачиться! Еще слуги увидят.

– Уйду, если потаскушка попросит, как полагается, – заявил Боцзюэ. – А то так заору, что и хозяйки знать будут. Они ж тебя как дочь приняли, приют дали, а ты с хозяином путаешься. Тебе это так не пройдет!

– Ступай, Попрошайка! – крикнула

Гуйцзе.

– Уйду. Поцелую тебя и уйду.

Он привлек к себе певицу, поцеловал и вышел.

– Вот сукин сын! – крикнул ему вслед Симэнь. – И дверь не закрыл.

Боцзюэ вернулся.

– Делай свое дело, сын мой! – приговаривал он, закрывая дверь. – На меня внимания не обращай.

Боцзюэ вышел было в сосновую аллею, но вернулся опять к двери.

– Ты ж мне ароматного чаю обещал, – сказал он.

– Вот сучье отродье! – не выдержал Симэнь. – Да погоди же! Выйду и дам. Отстань!

Боцзюэ расхохотался и ушел.

– Вот противный! Какой нахал! – возмущалась Гуйцзе.

Симэнь с Гуйцзе наслаждались в гроте, должно быть, целую стражу, лакомились красными финиками, прежде чем настал конец утехам.

Тому свидетельством стихи:

Как иволги припрятались за яблочки,Как у бамбука веселятся ласточки,-Художник-мастер все сумел нарисовать;Лишь девичью красу не в силах воссоздать.

Вскоре они поправили одежду и вышли из грота. Гуйцзе залезла к Симэню в рукав, достала целую пригоршню ароматного чая и сунула его себе в рукав. Покрытый испариной Симэнь, тяжело дыша, пошел по нужде к клумбе. Гуйцзе достала из-за пояса зеркальце, поставила его на окно и принялась поправлять волосы, после чего пошла в дальние покои. Симэнь направился к Пинъэр мыть руки.

– Где же ароматный чай? – опять спросил Боцзюэ.

– Ну что ты пристаешь, Попрошайка негодный? – одернул его Симэнь. – Чтоб тебе подавиться!

Симэнь дал ему щепотку чаю.

– Это всего? – не удовлетворился Боцзюэ. – Ну ладно уж. Погоди, я у потаскушки Ли еще выпрошу.

Пока шел разговор, появился Ли Мин и отвесил земной поклон.

– А, Ли Жисинь! – протянул Боцзюэ. – Откуда пожаловал? Не с новостями ли пришел? Как поживаешь?

– Батюшку благодарить надо, – начал певец. – Никто эти дни нас по делу Гуйцзе не беспокоил. Ждем из столицы известий.

– А потаскуха Ци Сян появилась? – спросил Боцзюэ.

– Все у Ванов скрывается, – отвечал Ли Мин. – А Гуйцзе у батюшки спокойно. Кто сюда за ней придет!

– То-то и оно! – поддакивал Боцзюэ. – Нам с дядей Се спасибо должна говорить. Знаешь, сколько нам батюшку пришлось уговаривать. Без наших хлопот где бы ей голову приклонить?!

– Что и говорить! – вторил ему певец. – Без батюшки горя бы хлебнула. На что у нас мамаша, и та ничего бы не сделала.

– Да, у вашей хозяйки, кажется, скоро день рождения? – подхватил Боцзюэ. – Я батюшку подговорю, мы вместе придем ее поздравить.

– Не извольте беспокоиться! – говорил певец. – Как дело уладится, мамаша с Гуйцзе всех вас пригласят.

– Одно другому не мешает. Поздравить лишний раз не помешает, – продолжал свое Боцзюэ и подозвал Ли Мина: – На, выпей за меня чарочку. Я нынче целый день пил, больше не могу.

Ли Мин взял чарку и, встав на колени, выпил до дна. Се Сида велел Циньтуну поднести ему еще.

– Ты, может, есть хочешь? – спросил Боцзюэ. – Вон на столе сладости остались.

Се Сида подал ему блюдо жареной свинины и утку. Певец взял блюда и пошел закусывать. Боцзюэ подхватил палочками полпузанка и сунул ему со словами:

– Сдается мне, ты таких кушаний в этом году и не едал. На, попробуй.

– Ну дай же ему все, что есть, – вмешался Симэнь. – К чему на столе оставлять?

– Ишь какой! – возразил Боцзюэ. – После вина проголодаюсь, сам еще съем. Ведь рыба-то южная. В наших краях в год раз и бывает. В зубах застрянет, потом попробуй понюхай – благоуханье! Отдай – легко сказать. Да такую и при дворе вряд

ли пробуют. Только у брата и доводится лакомиться.

В это время Хуатун внес четыре блюдца – с водяными орехами, каштанами, белыми корнями лотоса и мушмулой. Не успел Симэнь к ним притронуться, как Боцзюэ опрокинул блюдце себе в рукав.

– Мне-то хоть немножко оставь, – сказал Се Сида и высыпал в рукав водяные орехи.

Только корни лотоса остались на столе. Симэнь взял корешок в рот, а остальное отдал Ли Мину. Он наказал Хуатуну принести певцу еще мушмулы, Ли Мин спрятал ее в рукав, чтобы угостить дома мамашу. Полакомившись сладостями, он взял гусли и заиграл.

– Спой «Перила, заросшие пыльником», – заказал Боцзюэ.

Ли Мин настроил струны и запел:

Весною свежи травы у реки,Но умерла душа моя наверно,Лишь пальцы пляшут по перилам нервно,Молчат цветы, безмолвны мотыльки.Терзает грудь огонь былой тоски,И дух весенний больно чувства ранит,А ивы пух кружится утром ранним,И опадают сливы лепестки,В прощальной неге льнут к ним мотыльки.Все как и прежде в побнебесье вечном:Ликует жизнь в кружении беспечном,Лишь мы с тобой отныне далеки.В начале весны мы расстались,И яблони лишь зацвели,Бутоны едва раскрывались,Едва пробуждались шмели.Нежданно в начале неделиГоряч стал полуденный сад.Вот лотосы пылко зардели,Гранаты струят аромат.Но ветер влетел, безобразник,С платанов одежды сорвал,Все астры созвал он на праздник,Багряно-златой карнавал.В дворцах – благовонные свечи,В садах – слива в зимнем цвету,Искрятся снежинки под вечер…Так годы скользят в пустоту.Зимою сменяется лето,Досадой – сердечная боль.Один-одинешенек где-тоТомится возлюбленный мой.Поначалу – радость встречи;Вздохи тяжкие – потом.Все любовники беспечныНа рассвете молодом.Весны в поцелуях спешныхРастранжирим в пух и прах.Только в сумерках кромешных –Сожаленье, стыд и страх.Долгой ночкою постылойВ одиночку пьем вино.Лишь во сне теперь, мой милый,Нам свиданье суждено.

На мотив «Коробейника»:

Скорей бы свадьбы день настал,Сбылось бы все, о чем мечтал,Ведь мне завещано судьбойДожить до старости с тобой.

Заключительная ария на мотив « Миром и покоем упоен»:

Мне клялся юноша беспечно:«В любви сольемся мы навечно,Устроим счастья пышный пир,Ты – мой единственный кумир!Под пологом любви сердцаПусть бьются рядом без конца!»Я, легковерная, отнынеСтрадаю горько – сердце стынет.