Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй (???)
Шрифт:
Сяоюй с Юйлоу пошли под тенистый банан. Гуаньгэ корчился на тюфячке и сильно плакал. Цзиньлянь рядом не было. Невдалеке стоял огромный черный кот. Заметив приближающихся, он бросился прочь.
– А где же сестрица Пань? – удивилась Юйлоу. – Ой-ой-ой! Бросила ребенка, а его кот напугал.
Из грота выбежала Цзиньлянь.
– Как бросила?! – говорила она. – Я все время тут была. Только руки обмыть ходила. Какой еще кот напугал? Что вы глаза-то вытаращили?
Юйлоу взяла Гуаньгэ на руки и успокаивала, как могла. Они понесли его в терем Спящих облаков. Сяоюй шла сзади с тюфячком и подушкой. Опасаясь разговоров,
– Что случилось? – спросила Юэнян. – Почему ребенок так плачет?
– Его большой черный кот напугал, – объясняла Юйлоу. – Подхожу я, гляжу: сидит прямо рядом с Гуаньгэ.
– Так я и знала! – воскликнула хозяйка.
– За ребенком ведь сестрица Пань присматривала, – вставила Пинъэр.
– Сестрица в грот помыть руки отошла, – пояснила Юйлоу.
– Чего ты болтаешь, Юйлоу! – выступив вперед, заговорила Цзиньлянь.– Причем тут кот? Проголодался ребенок, вот и плачет. Нечего на других сваливать.
Инчунь внесла чай, и Пинъэр послала ее за кормилицей Жуи.
– Ребенка покормить надо, – сказала она.
Цзинцзи, убедившись, что никого нет, вынырнул из грота и, осторожно пробираясь вдоль сосновой аллеи, обогнул крытую галерею и поспешно вышел из сада через калитку.
Да,
Меж жизнью и смертью запутав следы,Он все-таки вышел сухим из воды.Ребенок плакал и не брал грудь.
– Унеси его домой, – посоветовала Юэнян. – Уложи и пусть поспит как следует.
Пир на том и кончился. Все разошлись.
Цзинцзи так и не пришлось разделить утехи с Цзиньлянь. Они пощебетали, как иволги. Мотылек едва лишь коснулся цветка. Удрученный неудачей, Цзинцзи направился к себе во флигель.
Да,
Хоть ночь сплела любви покров,Закрылись чашечки цветков.Хоть страсть обещана тебе,Но ласточка, увы, в гнезде.Тому свидетельством романс на мотив «Срываю ветку корицы»:
Пышных волос ароматы,Нежный, чувствительный взгляд,Сочные губы, помадыЯрче любой во сто крат.Вроде любила меня ты,Только не видно любви.Встречи желала когда-то,Но без тебя мчатся дни.Вроде мене отвергала,Но не отвергла совсем,-Так без конца, без началаКружим в шальном колесе.Плачешь одна ты под вечер,Я же страдаю при встрече.Хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ
Кто
А у бездетных прахом все пойдет.
Есть ладный конь, так уж за ним смотри.
Ждешь толку от детей – добро твори.
Молись, чтобы бесплодье отвести,
Лечись, чтобы во чреве понести.
Отец и мать потомство сотворят,
А счастье – Небеса определят.
Так вот, посуетилась У Юэнян с Ли Цзяоэр, Гуйцзе, Мэн Юйлоу, Ли Пинъэр, Сунь Сюээ, Пань Цзиньлянь и падчерицей и, как разбитая, легла у себя в спальне. Она проснулась, когда уже начали отбивать ночные стражи, и решила послать Сяоюй к Ли Пинъэр.
– Иди узнай, успокоился ли Гуаньгэ, – наказывала она. – Пусть кормилица как следует за ним смотрит и уложит спать. Надо, чтобы ребенок успокоился и не плакал. Скажи кормилице, пусть на кровати и поужинает. А то опять оставит его одного.
– От моего имени поблагодари матушку, – говорила горничной Пинъэр. – Скажи, только успокоился. То плакал, а то дрожал. Вот только что у кормилицы на руках уснул. А лобик горячий. Жуи и пошевельнуться боится. Потом я у нее возьму, дам ей поужинать и во двор сходить.
Сяоюй доложила хозяйке.
– Сами они плохо смотрят, – отозвалась Юэнян. – Как это так! Уйти, а ребенка под деревом оставить. Сперва дали напугать, а теперь спохватились. Доведут они ребенка!
Юэнян умылась и легла спать, а наутро первым делом послала опять Сяоюй справиться о Гуаньгэ.
– Спроси, спал ли он ночью. Скажи, матушка, мол, позавтракает и сама придет.
– Воду скорее неси! – торопила Пинъэр горничную Инчунь. – Мне умыться надо, а то сейчас матушка Старшая придет.
Инчунь бросилась за водой, а Пинъэр тем временем кое-как причесалась и продолжала торопить горничную.
– Чай поставила? – спрашивала Пинъэр. – Зажги в комнате «аромат успокоения».
– Матушка Старшая прибыли, – неожиданно доложила Сяоюй.
Пинъэр стремглав бросилась ей навстречу.
Юэнян направилась прямо к постели кормилицы.
– Пугливый ты мой крикунчик! – гладя по головке ребенка, приговаривала Юэнян. – Ты уж маму-то свою родную не пугай!
Гуаньгэ вдруг опять залился навзрыд. Юэнян поиграла с ним, и он успокоился.
– Ведь у меня своих детей нет, – обратилась Юэнян к кормилице Жуи. – Он – все наше потомство. Смотри, береги его! Как зеницу ока береги!
– Как же не смотреть, матушка! – воскликнула Жуи. – Смотрю в оба.
– Прошу вас, матушка! – пригласила хозяйку Пинъэр. – Присаживайтесь, выпейте чайку!
Юэнян села.
– Сестрица! – обратилась она к Пинъэр. – Погляди, у тебя и прическа сбилась.
– Это все он, горе мое! – поясняла Пинъэр. – Причесаться как следует не даст. Вот и ходишь людям насмех. А с вашим приходом, матушка, я и совсем забегалась. Пучок кое-как заколола. Уж не осудите, прошу вас.
– Полюбуйтесь, какая несчастная! – шутила Юэнян. – Свою же кровь и плоть горем называет. А я бы такое горе только и лелеяла, да нету.
– Да это я к слову, – говорила Пинъэр. – Если б его не терзали все эти недуги… А то ведь двух дней спокойно не поживешь. То тогда на кладбище барабана испугался, то вот тут цирюльник напугал, теперь кот… У других посмотришь, дети так и растут, а этот что былинка. Того и гляди сломится.