Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй (???)
Шрифт:
– Да будет уж тебе! – засмеялась Юйлоу.
Появился Симэнь, и Цзиньлянь остановила его.
– Кто это так рано ложится и до самого обеда нежится, а? – говорила она. – Смотри, солнце уж к заходу готовится. А ты куда спешишь?
Своим заигрыванием Цзиньлянь распалила Симэня. Он будто не замечал Юйлоу, и она пошла к себе. А Симэнь и Цзиньлянь подходили все ближе к кровати, пока не легли, отдавшись утехам.
Чуньмэй подала кушанья, и они сели за стол, но не о том пойдет речь.
Юэнян два дня не навещала
– Ребенок день и ночь плачет, – начала она. – Озноб его замучил. Не знаю, что и делать.
– Сложа руки не сиди! – советовала Юэнян. – Возожги благовония, помолись о здравии младенца. А то закажи молебен с принесением благодарственных жертв. Все немного полегчает.
– В прошлый раз, когда у младенца был жар, я обреклась отслужить молебен Духу-покровителю городских стен и Духу земли[14], – говорила Пинъэр. – Вот теперь и надо исполнить обет.
– Вот-вот, – поддержала ее Юэнян. – Только прежде посоветуйся со старой Лю. Что она скажет.
Пинъэр хотела было идти.
– Почему я, думаешь, не заходила проведать Гуаньгэ, а? – спросила Юэнян. – В прошлый раз выхожу я от тебя и у ширмы в крытой галерее слышу такой о себе разговор Пань Цзиньлянь с Мэн Юйлоу: «Сама, – говорит Цзиньлянь, – своего сына не заимела, а теперь к чужому подлизывается». Такое она наговорила, что я целый день сама не своя ходила. Даже аппетит пропал.
– Вот негодница, смутьянка! – возмущалась Пинъэр. – Я вам так благодарна за вашу заботу, а что она влезает, воду мутит?
– Ты это про себя помни, а ей, смотри, ни звука! – предостерегла Юэнян.
– Разумеется! – заверила ее Пинъэр. – То-то мне Инчунь рассказывала: выходит, говорит, матушка, а Цзиньлянь с Юйлоу стоят и судачат. Потом, говорит, меня увидали и сделали вид, будто кота ищут.
Пока они говорили, в комнату вбежала запыхавшаяся Инчунь.
– Матушка, скорей! – крикнула она. – У Гуаньгэ глазки закатились, изо рта пена пошла.
Ошеломленная Пинъэр слова вымолвить не могла. Насупив брови, едва сдерживая слезы, она бросилась к себе. Юэнян послала Сяоюй сказать Симэню.
Кормилица Жуи сидела белая, как полотно. Не успели оглянуться, как появился Симэнь. Взглянув на полуживого сына, отец тоже всполошился.
– Беда! – воскликнул Симэнь. – Что с ним? Почему так плохо смотрите? Доведут ребенка, потом меня зовут. Что теперь делать? – Указывая пальцем на Жуи, Симэнь продолжал: – Ты ж кормилица! Как же ты смотришь за ребенком, а? Если что случится, я из тебя отбивную сделаю. Так и знай!
Испуганная Жуи не решилась и рта открыть. Слезы брызнули у нее из глаз.
Пинъэр тихо плакала.
– Слезами сыну не поможешь! – говорил Симэнь. – Надо будет позвать гадателя Ши Нагревателя черепах.
Симэнь позвал Шутуна, вручил ему визитную карточку и велел тотчас же привести гадателя Ши Нагревателя черепах.
Появился гадатель. Пока Чэнь Цзинцзи угощал его чаем, Циньтун с Дайанем зажгли свечи и благовония, припасли ковш чистой воды и приготовили стол.
Вышел Симэнь. Гадатель с черепашьим панцирем в руках, воздев очи к Небу, сотворил молитву, поклонился хозяину и вошел в залу. Там он положил черепаший панцирь на стол, обеими руками умастил его снадобьем и поджег, а сам выпил еще чашку чаю. Симэнь сидел рядом. Послышался треск. Гадатель взглянул на панцирь, немного постоял и продолжал молчать.
– Добро или зло предвещает? – поинтересовался Симэнь.
– А в чем дело? – спросил гадатель.
– Сын у меня младенец болеет, – отвечал Симэнь. – Что же предвещают знаки великого символа[16]?
– Великий символ ныне не предвещает ничего страшного, – отвечал гадатель. – Правда, и в грядущем недуг будет не раз повторяться. Излечить полностью не удастся. Когда родители гадают о своих детях, черты, символизирующие потомство, не должны быть смутными. Вот можно видеть, как черты Красной птицы[17] символизируют великое движение. Стало быть, предрекают поклонение духам в красном облачении, Духу-покровителю городских стен и иже с ними. Надо будет забить и принести им в жертву свинью и барана. Потом возьмите три чашки похлебки и вареного риса, мужскую и женскую фигурки вредоносов, поместите их в плетеную ладью и пустите на юг[18].
Симэнь вышел проводить гадателя и дал ему цянь серебра. Тот долго рассыпался в благодарностях, угодливо изогнувшись, как креветка, и ушел.
Симэнь направился к Пинъэр.
– Гадатель Ши Нагреватель черепах вещал, – начал Симэнь, – что, согласно великому символу, недуг будет и дальше мучить младенца. Чтобы предотвратить повторные приступы, надо принести жертвы почтенному Духу-покровителю городских стен.
– Я давно обрекалась, – говорила Пинъэр, – да от ребенка не отойдешь. Так до сих пор и не исполнила обет.
– Вот и исполни, – заключил Симэнь и кликнул Дайаня. – Ступай и позови Цяня Слюнявого, возжигателя жертвенных денег.
Дайань пошел за Цянем, а Симэнь остался у Пинъэр.
– Сынок! – причитала Пинъэр, наклонившись над Гуаньгэ. – Я ради тебя устрою жертвоприношение духам, а полегчает, возблагодарю Небо и Землю.
И что бы вы думали?! Гуаньгэ закрыл глазки и, склонив головку, заснул.
– Вот странно! – воскликнула Пинъэр. – Только я решила духам жертвы принести во здравие Гуаньгэ, он и успокоился.