Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй (???)

Автор неизвестен

Когда разговор их стал более интимным, Ван Шестая будто бы по делу последовала за мужем, оставив их одних. Игривыми речами Айцзе совсем заворожила Цзинцзи. Он, с юных лет познавший женщин, сразу, конечно, понял, к чему она клонит, и сел, обернувшись в ее сторону. Поскольку Хань Айцзе, как и ее матери, еще во время переезда из столицы не раз приходилось идти проторенной дорожкой, а в бытность свою наложницей дворецкого Чжая в имении императорского наставника Цай Цзина чему ее только ни научили — сочинениям всех философов, стихам и романсам, песням и одам, потому, сразу уловив отклик

на свои завлекания и убедившись, что в комнате нет посторонних, она подсела к нему вплотную и, прильнув к его плечу, залепетала игриво и притворно.

– Дайте мне посмотреть вашу золотую шпильку, сударь, — проговорила она.

Только было Цзинцзи протянул руку, как Айцзе положила свою руку ему на голову и, вынув из прически шпильку, встала перед ним.

– Пройдемте наверх. Мне вам надо кое-что сказать, — проговорила она и стала удаляться.

Цзинцзи, разумеется, проследовал за ней.

Да,

Пускай хитрее и коварней бесов многих,Ты вылакаешь то, чем я омою ноги.

Цзинцзи поднялся за ней наверх.

– Что вы хотели сказать мне, барышня? — спросил он.

– Нас связывают давние узы любви, — говорила Айцзе. — И ты, пожалуйста, не притворяйся. С тобой хочу разделить ложе, порхать, как птица.

– Но нас могут увидеть, — возразил было Цзинцзи. — Как же быть?

Айцзе пустила в ход все свои чары и, заключив Цзинцзи в объятия, тонкими и нежными, как нефрит, пальчиками начала отстегивать ему пояс. В них огнем пылала неуемная страсть, и Айцзе, сняв с себя одежды, опустилась на ложе. Они слились в любви.

Да,

Где страсти пламень до небес, там страха нет!Под пологом любви приют на сотни лет.

– И которая же ты будешь в семье? — спросил он.

– Я родилась в праздник лета[11], — отвечала она. — Меня зовут Пятая, а по имени — Айцзе.

Немного погодя они завершили игру и, прильнув друг к дружке, сели рядышком. Она поведала ему о своих житейских невзгодах.

– Когда мы покинули столицу и не нашли родню, нам жить стало нечем. Если у тебя найдется пять лянов, будь добр, одолжи отцу. Я долго не задержу. Верну с процентами.

– Что за разговор! — воскликнул Цзинцзи. — Раз просишь ты, я дам пять лянов.

Получив согласие, Айцзе вернула ему золотую шпильку. Они еще посидели рядом. Из боязни пересудов Цзинцзи выпил чашку чаю, а от обеда в обществе Айцзе отказался.

– Нет, дела у меня есть, — сказал он. — А на расходы я тебе дам серебра.

– А я вина приготовлю, — говорила она. — Только не отказывайтесь, сударь. Вечерком посидим.

Цзинцзи пообедал в кабачке и вышел пройтись. На улице ему повстречался Цзинь Цзунмин, монах из обители преподобного Яня, и начал кланяться. Цзинцзи рассказал ему о себе.

– Не знал я, брат, что ты в доме начальника гарнизона живешь, — проговорил Цзунмин. — И женился, кабачок открыл. Прости, что не пришел поздравить.

Завтра же пришлю с послушником чаю. А выберешь время, прошу, в обитель заглядывай.

Монах

пошел своей дорогой, а Цзинцзи воротился в кабачок.

– А вас почтенный Хань приглашал, — обратился к нему Лу Бинъи. — Только что половой опять приходил. И нас обоих звали. Больше никого не будет.

Цзинцзи и Лу Бинъи направились к Ханям, где был уже накрыт стол. Стояли всевозможные закуски: рыба, мясо, и овощные блюда.

Цзинцзи занял высокое место гостя, Хань Даого сел за хозяина. По обеим сторонам разместились Лу Бинъи и Толстяк Се. Ван Шестая и Айцзе пристроились поодаль. Половой внес подогретое вино. Когда оно обошло несколько кругов, приказчики, смекнув, к чему идет дело, встали из-за стола.

– Вы, сударь, оставайтесь, — обратились они к Цзинцзи, — а мы вниз пойдем, делом займемся.

Цзинцзи много пить не мог. И на сей раз, после ухода приказчиков, осушив с Ханями несколько кубков подряд, он почувствовал, как голову туманит хмель.

– Вы, сударь, нынче, конечно, домой не поедете, — сказала Айцзе.

– Да, поздно уж, не доберешься, — согласился он. — Завтра успею.

Немного погодя Ван Шестая и Хань Даого спустились вниз. Цзинцзи достал из рукава пять лянов серебра и вручил Айцзе. Она отнесла серебро матери, и они продолжали пировать вдвоем. В обществе ярко разодетой красавицы он пил до позднего вечера. Потом Айцзе сняла с себя наряды и предложила Цзинцзи остаться у нее. Чем он только не клялся ей на ложе, какие только заверения в любви не давал под узорным пологом! А она щебетала без умолку, как иволга, свиристела непрестанно, словно ласточка. Как они только ни наслаждались! Всего и не описать. В бытность свою наложницей дворецкого Чжай Цяня, живя в усадьбе государева наставника Цая, Айцзе приходилось служить и почтенной госпоже-хозяйке. При ней-то она и обучилась музыке и пению, чтению и письму. Узнав обо всем этом от Айцзе, Цзинцзи едва сдерживал восторг. Ведь Айцзе так напомнила ему Цзиньлянь. По душе пришлась она Цзинцзи, и он наслаждался ею целую ночь. Наконец, они заснули.

Проснулся Цзинцзи поздно, к обеду. Ван Шестая загодя напекла ему для подкрепления сил мясных пирожков. Он пропустил также несколько чарок подогретого вина, а немного погодя его пригласили приказчики, тоже устроившие ему угощение.

Цзинцзи умылся, причесался и оделся. После трапезы у приказчиков он еще раз заглянул на прощание к Айцзе. Она никак не хотела его отпускать и плакала.

– Дня через три-четыре я к тебе приеду, — уговаривал ее Цзинцзи. — Не сердись на меня.

И, оседлав лошадь, сопровождаемый молодым слугою, он отбыл домой.

– Смотри у меня, про Ханей ни слова! — наказывал он по дороге слуге Цзяну.

– Понимаю, отозвался тот. — Не извольте беспокоиться.

Дома Цзинцзи сослался на дела.

– Пока со счетами провозился и не заметил, как завечерело. Ехать было поздно, вот и пришлось заночевать. Он передал Чуньмэй тридцать лянов чистой выручки и направился к жене.

– Где же это ты ночевал , сударь? — ворчала Цуйпин. — Небось, под ивами в цветах с красоткой развлекался, а? А меня бросил. Спи, мол, в пустой спальне одна-одинешенька, да? Меня, небось, и не вспомнил.