Цветы в зеркале

Жу-чжэнь Ли

Но что ответила на это девушка в лиловом, расскажет следующая глава.

Главы 17 и 18

Со знаньем дела юные девицыо классиках беседуют старинных.Мужам ученым ряд вопросов сложныхпридирчивые девы предлагают.

– Я слышала, – сказала девушка в лиловом платье, – что, для того чтобы стать грамотной, надо сначала знать иероглифы, а чтобы знать их, прежде всего нужно ясно различать их звучание. Если не разобраться в звучании и произносить иероглифы не точно, а только приблизительно, как же тогда распознавать их по смыслу? Очевидно, что грамотным людям нельзя пренебрегать знанием того, как должны правильно

звучать иероглифы. Может быть, для вас, уважаемые мудрецы, с вашими глубокими и обширными познаниями вопрос этот вовсе и не является важным, но нам, ученицам, обойтись без этого никак нельзя. Право, я должна вам казаться очень смешной, что обращаюсь за разъяснениями по такому пустячному поводу. Если говорить только о звучании и произношении какого-либо иероглифа в том или ином тоне [257] , то мне давно уже известно, что для этого надо научиться рассекать слог на начальные и конечные его звуки [258] , а для того чтобы научиться рассекать, надо сначала знать все гласные звуки, так как они являются основами, от которых производится звучание в нужном тоне. Стало быть, без знания этих основ нельзя научиться рассекать звуки и складывать из них слоги, а не зная слогов, никак нельзя определить звучание иероглифа и, следовательно, понять его. Рассуждая таким образом, я прихожу к выводу, что грамотным людям нельзя также обходиться и без знания правил рассечения слогов на звуки. Но ведь еще в давние времена сложили поговорку, в которой говорится, что всякий раз, как разговор заходит о рассечении слогов на звуки, ученый глаза таращит в изумлении и ничего сказать не может. Выходит, что эта наука ныне совсем заброшена и ею никто не занимается. А судя по старой поговорке, которую я только что привела, по всей вероятности, люди уже давно утратили основной смысл этого правила. Только этим и можно, пожалуй, объяснить, что начиная со времен глубокой древности и до настоящего времени хоть и много есть трактатов о рифмах, а все нет хорошего пособия для начинающих. Я уже давно пытаюсь проникнуть в эту сокровенную для меня тайну, как будто кое-что уже начинаю понимать, но вряд ли смогу постичь ее во всех тонкостях. Я не сомневаюсь, что для вас, просвещенных мудрецов, разумеется, не составит никакого труда постичь сущность любого вопроса, а потому обращаюсь к вам с просьбой указать нам, как нужно приступить к изучению этой науки и как овладеть ею.

257

Тон (иероглифа) – в китайской письменности отдельный иероглиф, графически условно изображая понятие, соответствует моносиллабическому слову и произносится под определенным тоном. В северном, пекинском, наречии сейчас таких тонов, отличающихся по высоте звука, постепенному его повышению или понижению, четыре. Однако некоторые иероглифы могут читаться под разными тонами и дают тогда варианты изображаемых ими понятий-слов. Так, например, один и тот же иероглиф («сань», произносимый под 1-м тоном, значит «три», а под 4-м тоном – «трижды»; или иероглиф «шан» под 4-м тоном значит «верх», «поверху», «сверху», а произнесенный под 3-м тоном значит «подыматься», «подавать (вышестоящему лицу, например жалобу)». Некоторые иероглифы имеют несколько чтений, обозначающих различные слова. Например, один и тот же иероглиф может читаться «чжун» и значит тогда «тяжелый», «ценить», а в чтении «чун» значит «двойной», «повторять».

258

В Китае при иероглифической письменности способом «рассечения слогов» передавали звучание любого иероглифа с помощью двух других широко употребительных иероглифов, из которых первый указывал начальный звук, а второй – концовку слога. Например: т(а) + ан = тан.

До Цзю гун смутился:

– Когда-то в детстве я тоже занимался этой наукой, – сказал он, – но, увы, мне тоже не довелось узнать истинных преданий о ее возникновении, и я не могу признать себя вполне сведущим в ней. Кстати, вы ведь сами только что привели довольно удачную поговорку, так что мне и подавно нечего сказать вам!

Девушка в лиловом платье, услышав эти слова, поглядела на свою подружку в красном платье, чуть улыбнулась и с легкой усмешкой сказала, намеренно изменив тона в слогах так, что получилась тарабарщина:

– «У великого старца из округа Уцзюнь полным-полон шалаш на могиле родителей», не так ли?

Девушка в красном кивнула головой в знак согласия и расхохоталась.

Тан Ао, слышавший эту фразу, ничего в ней не понял.

Оправившись от смущения, До Цзю гун вновь обратился к девушке в лиловом с каверзным вопросом:

– Вы вот только что говорили о рассечении слогов, и это заставило меня вспомнить один стих из «Книги песен», который считается рифмованным, хотя в нем чередуются слоги, звучащие совсем не в рифму, а именно: «чу» и «ма», а в конце «ся». Может быть, здесь заимствованы какие-нибудь другие иероглифы, не с тем звучанием?

– Насколько мне известно, – ответила девушка в лиловом, – древние люди произносили в данном

стихе слог «ма» как «му», слог «ся» как «ху», следовательно, оба эти слога вполне рифмовались со слогом «чу» и даже соответствовали ему по тону. Я могу привести вам в пример еще один стих, в котором подтверждается, что слог «ма» действительно произносился в древности как «му». Есть еще и другой стих, в котором слог «ся» звучит как «ху». Книги с описанием рифм появились в вашей стране только в эпоху династии Цзинь [259] , и до этого таких книг не было. Никаких заимствованных иероглифов в этих стихах нет, а просто в древности люди произносили иероглифы иначе, чем теперь…

259

Цзинь – династия, правившая в Китае с 265 по 420 г. н. э.

Но До Цзю гун не дал ей договорить.

– Вы меня не убедили, талантливая дева, – иронически обратился он к ней. – Для того чтобы я поверил вам, надо, чтоб вы вызвали сюда какого-нибудь древнего человека, чтобы я сам мог поговорить с ним и послушать, как он произносит по-древнему эти слоги, в каком тоне и с каким звучанием.

– Вы только что привели рифмы из стиха, вызвавшие у вас сомнение. Пусть так. Но скажите, как вы понимаете смысл всего этого стиха? – холодно спросила девушка в лиловом.

– Я знаю по толкованиям в «Книге песен», составленным Чжэн Сюанем [260] , что в этом стихе говорится о воине, который участвовал в битвах со всем войском и теперь вспоминает об убитых, болящих, потерявших своих коней. Он спрашивает себя: «Где теперь эти воины? Где они находятся? Где лишились своих боевых коней?» Если их домашние будут спрашивать, куда отправиться на поиски, то он ответит им: «Ищите их там, у подножий гор, покрытых лесами». Я так понимаю эти слова, а вы как? Может быть, вы их иначе толкуете?

260

Чжэн Сюань (127–200 н. э.) – известен также под вторым именем Кан-чэн, один из наиболее видных конфуцианцев периода Хань, посвятивший всю свою жизнь изучению и комментированию классических текстов. Известны его комментарии на «Книгу песен», «Книгу чжоуских обрядов», «Книгу перемен» и ряд других канонических книг.

– Прежние толкователи стихов, должно быть, именно так и объясняли этот стих, – возразила девушка в лиловом платье, – но, конечно, здесь речь идет не о том. Тут описано душевное состояние воина, обреченного на гибель, который находится в полном отчаянии и в предсмертной тоске. Он уже не владеет собой, он даже не видит своего коня и думает, что конь его погиб, а конь между тем находится рядом с ним, на лесной опушке. Мне кажется, что такое толкование гораздо ближе к смыслу всего этого стиха. Может быть, я ошибаюсь? В таком случае очень прошу вас поправить меня.

До Цзю гуна задел за живое насмешливый тон девушки.

– Знаете что, – запальчиво сказал он, – при толковании стихов надо всегда избегать пагубной подмены образов стихотворца простыми словами и не портить ими его замысла. Только в таком случае вам удастся вникнуть в смысл стиха. Возьмем, к примеру, этот же самый стих. Ведь до чего же ясно и понятно его объясняли прежние толкователи, знатоки стихов! До чего же они были точны! А вы позволяете себе пускаться в свои толкования, которые, по-моему, изобличают вас не только в старании показаться умной, но и в самонадеянности.

– Ну, что ж! Раз вы бранитесь, я не посмею пререкаться с вами, – спокойно ответила девушка в лиловом. – У меня есть еще одно неясное место из книги «Луньюй» [261] , о котором я сейчас вспомнила. Толкования прежних ученых вызывают у меня сомнения, и я хотела бы получить ваши пояснения. Боюсь только, что вы опять станете бранить меня, поэтому уж лучше подожду, пока в будущем появятся более вразумительные объяснения, чтобы опять не сказать чего-либо невпопад.

261

«Луньюй» – одна из книг «Четверокнижия», содержащая изречения Конфуция, беседы его с учениками и другими лицами, а также биографические сведения о самом Конфуции.

– А вы не обращайте внимания на моего друга, он просто выдал себя, – сказал Тан Ао. – Если у вас есть вопрос, то почему бы не задать его? Ведь книга «Луньюй» всем хорошо известна, и, может быть, общими усилиями мы сможем помочь вам рассеять ваши сомнения.

– Я отнюдь не собираюсь затруднять вас каким-либо замысловатым высказыванием из этой книги, – скромно произнесла девушка в лиловом, – речь идет о том месте, где сказано: «Янь Лу [262] попросил колесницу учителя, чтобы для покойного сына был саркофаг». Я не совсем понимаю, в чем тут дело.

262

Янь Лу, или Янь Юань, или Янь-цзы, – был вместе со своим сыном Янь Хуэем учеником Конфуция.