Цвингер
Шрифт:
В гладком зале на ленте вояжировали багажи. Значит, Франкфурт. Ага. Аэропорт. Мне в ту очередь на такси. Чемоданы — свой и Бэров. Рюкзак насажен и даже притянут рубезками поперек груди.
В такси неотвязные мысли окутывали Виктора, как чадра. Неумолимый турок за баранкой не реагировал на Викторовы стоны. Мчался так, что только в наркозе, в котором Виктор, можно перетерпеть трансфер в гостиницу без инфаркта. Погодка хмуренькая, но не мерзлая. Перед аэровокзалом мельтешили люди в куртках, без зонтов. Вид у них был неокоченелый. Рисовалась перед глазами, будто живая, будто близкая, Наталия. Хотелось снова оказаться за ее теплым тылом,
Однако если звонить — то первым делом к самому себе.
А на квартире, ей-же, не сон! Спокойненько поднимает трубку Мирей. Это уже наглость.
— О, ты мне нужен! Компьютер дома забыл!
— Мирей! Тот компьютер сдох! У меня нет расписания, ни в файле, ни в распечатке, так что я не знаю, с кем, и когда, и, главное, где я встречаюсь. А ты на телефон не отвечаешь вообще.
— Я тебе сейчас вышлю… но как высылать? На какой компьютер примешь?
— Отправь по факсу в гостиницу!
— Ну, сначала я должна его где-то распечатать, а потом найти, откуда передать факс. А сейчас воскресенье. У вас все закрыто. Прилечу в Париж и сразу факс пошлю. Что с компом ты натворил?
— Да погляди, угол отбился, раскололся. Экран горит, но он не видит собственный хард-диск. Я и ночью пробовал, и утром, и пришлось мне без компа уезжать, а распечатки все выкинула уборщица.
— Нашел время разбивать! Вечером перед вылетом во Франкфурт. Работать надо, а ты, похоже, совсем на чем-то постороннем сдвинулся… Так ты дома ночевал, не в Мальпенсе? Ведь ключ…
— Погоди, Мирей. Все очень странно разворачивается. Со мной вообще чудеса, случился такой удивительный случай в Мальпенсе… Я вот хочу рассказать тебе, я тут о тебе думаю…
— Виктор, я опаздываю. Я позвоню из автобуса. Или из Парижа. Ключ на медном подносе.
— Нет, ключ положи под коврик.
У Виктора насчет ключа были разработаны хитрые планы. Попросить Наталию зайти в квартиру, захватить оттуда что-нибудь и во Франкфурт отвезти ему. Под это поручение, можно надеяться, удастся вчерашнюю оплошность спустить на тормозах.
— Хорошо, прямо сейчас кладу под коврик. Чтоб не забыть. Долечу до Парижа и вышлю ростер.
Ну вот, напрасно он боялся. Ничего с Мирейкой не стряслось, ничего с ней не происходило! Камень с совести. А что с Наталией намечается? Позвоню ей. Как раз есть время…
Какое там. Времени никакого ни на что. Такси вжикает меж «Мариоттом» и «Маритимом». Заторможенно, как в кинокошмаре, ворочается молотобоец и посверкивает на донышке сцены вклеенное зеркальце — Щелкунчик, Дроссельмейер? Это на самом деле, что ли, озерцо, вернее, фонтан. И это зеркальце кишит живностью, на нем шевелится чернота, скворцовая стая. Мерзость! Насели на лужайку! Пакуют вещички! Зловредно летят, гады, накопляться перед Марковым школьным входом. Гриппом Италию заражать. Чертовы скворцы. Повытесняли с наших небес жаворонков, ласточек, синиц! Пеночек и горихвосток! Скворцы, хоть мозг у них мал, над всеми прочими птицами доминируют. Главным образом потому, что жрут что ни попадя, неприхотливы и беспардонны. Да не одни они. Виктор как-то сидел в Новый год на берегу океана, на белом, как во сне, на гладком пляже, отчаянно напоминавшем ему Дубулты, в Марокко, и закусывал питой с кебабом. Вдруг подошел, давя ступнями на песок, наглого вида аист, выдрал у него
Никак авария на кругу? Застряли, не движемся. У клумбы санэпидемстанция. Инспектирует хичкоков! А! Наложили в штаны, видимо, и германцы-то…
Позвонить, или как, Наталии? Ключ под ковром — ну, склонить Наталию к действиям. Для нее самый сильный мотив — это когда от нее помощи ждут. Она вообще по своей природе помогающая.
Выбил кнопками слово «Наталия».
Интересно, что она будет читать на экране, разговаривая со мной? Письма по работе — или письма от мамаш по поводу деньрожденного праздника?
— Нати, — обрушивается на нее с напором Вика, — ты одна на всем свете можешь меня спасти. Зайди ко мне домой, если можешь, прошу, пожалуйста. Там под ковриком ключ, не откладывай, потому что ключу не следует долго лежать под ковриком. Возьми мой сломанный компьютер…
— А у тебя компьютер поломался? Сочувствую. Нашел время-то.
(Эти две сговорились, что ли, одними словами выражаться, хоть и на разных языках?)
— Ты, когда полетишь сюда, привези его во Франкфурт, и мы его в ремонт снесем. Ты завтра вылетаешь?
— Вовсе не уверена. Мне завтра в редакцию обязательно.
— Ну, если получится, захвати мой комп в редакцию, пусть айтишники ваши глянут. Может, все-таки, как знать, этот компьютер поменяет гнев на милость…
— Ладно, я им покажу. А не починят, могу попросить их пересадить хард-диск в переносной девайс. Возьмешь любой лэптоп, подключишь к нему этот винчестер…
— Откуда у меня лэптоп? Вот если только ты ко мне приедешь и своим лэптопом дашь попользоваться. У меня вся отчетность, документы, таблица встреч…
— Извини, но я сейчас не могу идти туда. День рождения Марко. Дети и их мамаши. А Люба в выходные не работает.
— А, точно. Я вообще-то знал. Вылетело, извини. Поздравь Марко от моего имени, кстати. Может быть, завтра? Может быть, рано, рано утречком?
— Ну мне же завтра в редакцию в Турин. Хорошо, попробую встать пораньше, забегу с утра завтра!
— Необходимо, Наталия, чтоб приехала ты!
О чем он ее умоляет? Об одном вечере, о ночи вторника. Со среды они уже будут иметь Бэра на голове. Все равно — это выше сил. Приезжай, милая, жду не дождусь, смилостивься, Наталия!
Та ответила: зависит от обстоятельств. Попытается, если успеет. Завтра с утра на Навильи — оттуда по телефону позвонит.
Оборвав на недоговоренности… Главное, не отказ! — Виктор выкарабкивается из такси, которое уже минуты две перегораживает узкую улочку.
Дверцы такси распахнуты швейцарами. Рассыльные уже тащат куда-то оба чемодана. А Вика становится в небольшую очередь знакомых перед стойкой.
Спины верблюжьи, шляпы велюровые. Обезьянья, цвета фуксии, шуба с ягуарьей оторочкой — внутри нее, конечно, пиковая дама, Ада Гвельфирелли. Здесь вообще сплошная Италия, соблазнительно экипированная. Вуалевые шарфы, накидки из шерсти детеныша альпаки, невесомые оправы очков. Легкие полупоклоны, лодены, напарикмахеренные локоны. Издатели, скауты, литагенты. Американцев не видно. Их традиционное стойбище — «Парк-Отель». Потому в «Парке» кельнеры и носятся с чайниками, а во «Франкфуртере» шипит кофеварочная машина.