Цвингер
Шрифт:
— Это французский пантомимист. Был он в Болгарии на гастролях в семьдесят третьем? То есть в семьдесят четвертом?
— Я никогда не слышала на такой артист. Бельмондо — да…
— Ну, оставьте, не важно. А распечатку гэбэшную где откопали? В Мальпенсе сунули?
— Какую гэбэшную? У нас ничего гэбэшного нет! С чего вы взяли, молим, объясните!
Если Люка планировала эти бумаги из Болгарии вызволять… Или нет. Конечно. Это Лёдик действовал после гибели Люки. Да. Значит, Лёдик попросил своего знакомого — Марселя Марсо…
А почему я думаю, что были они знакомы?
Вика сказал себе:
— Можете видеть материал. — Зофка потянула ему из папки толстую синюю тетрадь. — Оригиналы останутся у нас, мы сняли для вас двадцать листов образцы. Ксерокопии.
Тот же самый чертежный почерк деда. Его карандаш. Хотя чернильным карандашом писали почти все фронтовики… А чем еще?
…Нужно готовить схемы расположения траншей. Назначен нач. строительного штаба. Для того чтобы иметь помещение, первым делом, войдя в избу, приходится разбрасывать топографические карты по всему полу, закрывая его полностью. Тем самым чтобы подчеркнуть отличие специфики своей работы от работы других подразделений. Можно уступать только в случае, если на ту же избу претендует медсанбат или перевязочный пункт. Но с людьми из других частей нельзя церемониться. Другие, может, и могут ночевать под дождем, укрываться в палатках. Но нельзя же готовить схемы расположения траншей под дождем. Чтобы потом намечать, где будут наблюдательные пункты, а где огневые позиции, проезжать на машине и намечать линию траншей следами колес. И в этих траншеях не будет слепых углов.
Это уже звучит совершенно иной голос!
Да, вот это именно дед. Конечно же в Красной армии! Нач. строительного штаба, а прежде был в маскировочной роте. В отдельном рабочем батальоне. Возводил укрепления, замаскировывал технику, ставил светомаскировку. Сооружал фальшивые артбатареи из деревянных чурбаков.
А что за чушь со свастикой и касками мельтешила прежде перед глазами Вики?
Тьфу ты, черт, догадался, точно, да!
Дед записывал не только свою жизнь. Его тетради — это хор чужих речей. Жизней, прикнопленных на бумагу.
На первых листах, вероятно, дед конспектировал воспоминания пленных немцев. Может быть, от них только и уцелело, что эти слова. А может, не пленных, а уже отстрелявшихся, встреченных в Дрездене, в послевоенное время.
О других Сима пишет от первого лица, через «я». А о себе — в третьем лице, зовя себя по имени или фамилии. Сколько мы с Бэром на это насмотрелись в документальной прозе фронтовой, подумал и снова глубоко втянул носом воздух Вика.
Но нос такой, что тяни не тяни — наглухо забит.
Зофка в завершение встречи отбирает синюю тетрадь, вытаскивает из сумочки фотографию: стопки деревянных плашек. Снято сбоку. Видно, что в каждой деревяшке выдолблена полость, а в полость заложены бумаги и тетради. Видны корешки.
— Ну вот. В кутиях мы взяли и эту фотографию. Инвестировали средствы и заплатили. Думали передавать в издательствы. Патентовать сюжет для киноправ. Но вы сами и текстологию сделаете, и опубликуете, и запатентуете сюжет!
— Но почему я это должен покупать? Ведь все-таки я, Виктор Зиман, при рождении Жалусский, —
— А кто сказал, что продаем копирайт? Копирайт ваш. Запатентуйте киноправа, мы не патентовали! А бумаги куплены. И вы купите. Мы в них инвестировали средствы. Требуется затраты вернуть.
Виктор соображает. Не обойтись без консультации копирайтового адвоката. Мирей куда-то канула, как на грех. Подводит под монастырь.
У американских коллег, может, спрошу об адвокатах? Но поди еще дозвонись до Роберта или до Сэма Клопова. Вместе с компьютером я лишился и их номеров.
Теперь ждать, когда мы с ними увидимся. В «Арабелле», в четверг, не раньше.
Придется опять к Ульриху. Среди интерполовских друзей, пенсионеров, может, есть старенький адвокат по праву? Эх, другарей бы не спугнуть.
Ладно, скажу: «идет»?
Или нет, скажу: «обдумаю»?
— Так сколько у вас листов, сколько папок или тетрадей? И какую сумму вы хотите в компенсацию своих затрат?
Зофка и Чудомир переглянулись, оба явно робели переходить к итоговой фазе. Зофка даже как-то беспомощно обвела взглядом ресторан и сосредоточилась на разглядывании кофейных опивков на блюдце.
Украинки, как назло, клали скатерть на соседнем столе.
— Пупу мне, говорил, подарит, та ж у меня этой пупы вже повна шухляда.
Чудомир не стал обращать на них внимания, прокашлялся:
— Вот, передаю ксерокопии, всех тетрадей листы. Двадцать листов. Тетрадей шесть, вот, на смотр, смотря от моих рук. Двадцать тысяч долларов.
— Как, двадцать тысяч за вот эти шесть тетрадочек?
— Двадцать тысяч за каждую одну. Но есть бонус, отдельная папка. Если в покупе шесть тетрадей, даем еще папку с меморандумом. И с Плетнёвым. У вас право все взять по лучшей первой цене. Найс прайс.
Фу-ты ну-ты, важности сколько! Найс прайс! Какой аукцион на Жалусского может начинаться со ста двадцати тысяч? Кому эти бумажки вообще даром нужны, за исключением внука Жалусского? Сукины дети! Подлюги.
Ладно, мерси, до свидания. Ждите нашего скорого решения… До начала выставки, пробасил ему в спину космач, однако, желательно было бы получить ответ. Не то огласим аукцион. Вложились в поездку, сразу во Франкфурте аванс, чтобы (боже, ну и отребье!) расплатиться с накопившимися задолженностями. Ситуация в их агентстве далека от безмятежной. Они желали бы от Виктора в течение первого дня ярмарки, то есть не позднее среды, получить ответ и инкассировать первый чек.
— Ну а я смогу ответить вам, самое раннее, в четверг с утра.
Наконец расстаемся со стрекозой и с другом, обросшим шерстью. На здоровие? Ах, за здоровье. В общем, здоровеньки булы. Снова глубокий вдох. И только когда парочка, шагая походкой прекрасно поевших и выпивших, уже минут десять как покинула «Франкфуртер», Вика смекнул, что забыл спросить у другарей телефон.
М-м! Шантажисты, без понятия деловой этики. Что-то им, конечно, нужно будет швырнуть. Им невдомек, что в цивилизованном мире не принято обогащаться за счет коллег. Хотя какие они коллеги. Узурпаторы. Украли дедов дневник. Я его выкуплю.