Цыганка из ломбарда
Шрифт:
– Разве я не говорила, что этот человек ваш враг? Ну, продолжайте.
– Мне больше нечего сказать, Агарь. Дядя Бен припрятал деньги и оставил завещание, в котором отдал все свои богатства человеку, который найдет, где они сокрыты. В завещании сказано, что секрет содержится в томике Данте. Вы можете быть уверены, что господин Тридл посетил меня сразу же после смерти дяди и попросил посмотреть книгу. Я ему показал. Но ни один из нас не мог найти на страницах никакого знака, который помог бы обнаружить спрятанные сокровища. На днях Тридл пришел, чтобы снова посмотреть томик Данте. Я сказал, что заложил книгу, поэтому он вызвался
– Да, я отказалась отдать ему книгу, – подтвердила Агарь. – И теперь вижу, что была совершенно права, поскольку этот человек ваш враг. Что ж, мистер Лорн, судя по вашему рассказу, вас ждет наследство, если вы сумеете его отыскать.
– Совершенно верно; только я не могу его найти. В книге Данте нет ни одного знака, по которому можно отыскать тайник.
– Вы знаете итальянский?
– Очень хорошо. Дядя Бен меня научил.
– Одно очко в вашу пользу, – объявила Агарь, положив томик Данте на стол и зажигая еще одну свечу. – Тайна может быть сокрыта в самой поэме. Однако поживем – увидим. Есть ли какие-нибудь знаки в книге – я имею в виду на полях?
– Ни одного. Посмотрите сами.
Две красивые юные головки, одна светловолосая, другая черноволосая, склонились над книгой в унылой и мрачной лавке. Юстас, чей характер был послабее, во всем поддавался Агари. Она переворачивала страницу за страницей старого флорентийского издания, но ни одна карандашная или чернильная пометка не замарала чистой белой поверхности. Книга была просмотрена от начала и до конца, от «L’Inferno» до «Il Paradiso» [13] , и нигде не было намека на то, где спрятаны деньги. С последней страницей Юстас, вздохнув, упал обратно в кресло.
13
От «Ада» (итал.) до «Рая» (итал.).
– Видишь, Агарь, ничего нет. Что ты хмуришься?
– Я не хмурюсь, я думаю, молодой человек, – был ответ. – Если секрет в этой книге, должен быть какой-то след. Сейчас ничего не видно, но потом…
– Ну? – нетерпеливо спросил Юстас. – Что – потом?
– Невидимые чернила.
– Невидимые чернила! – сбитый с толку, повторил он. – Я не совсем понимаю…
– Мой покойный хозяин, – без эмоций сказала Агарь, – привык иметь дело с ворами, жуликами и законченными мерзавцами. Естественно, у него имелось много секретов, и иногда в силу обстоятельств он должен был доверять эти секреты почте. Естественно, ему не хотелось рисковать тем, что его секреты окажутся раскрыты, поэтому, посылая письмо насчет, скажем, краденого добра, он всегда писал его лимонным соком.
– Лимонным соком! И что это давало?
– То, что запись была невидимой. Написанное письмо казалось чистым листком. Никто, как вы понимаете, не мог прочитать изложенное, потому что для обычного глаза там вообще ничего не было написано.
– А для натренированного взгляда? – с иронией спросил Юстас.
– То же самое – чистый лист, – ответствовала Агарь. – Но потом подключался знающий ум, молодой человек. Лицо, которому было адресовано письмо, нагревало пустую страницу над огнем, и тогда сразу появлялись надписи, черные и четкие.
– Черт
– Я думаю, ваш покойный дядя мог именно так и поступить, но я не уверена, – хладнокровно перебила Агарь. – Однако мы вскоре увидим.
Она перевернула страницу-другую книги Данте.
– Невозможно нагреть книгу над огнем, – добавила она, – поскольку книга сама по себе ценна и мы не должны ее испортить; но у меня есть план.
С уверенной улыбкой Агарь вышла из комнаты и вернулась с плоским утюгом, который поставила на огонь. Пока он грелся, Юстас с восхищением глядел на сообразительную девушку. Она была не только умной, но и красивой; и его, как мужчину, последнее обстоятельство немало привлекало. Вскоре он начал думать, что эта странная и неожиданная дружба между ним и цыганской красавицей, управляющей ломбардом, может перерасти в более сильное и нежное чувство. Но тут он вздохнул: они оба были бедны, поэтому было бы невозможно…
– Мы начнем не с начала книги, а с конца, – объявила Агарь, снимая утюг с огня.
– Почему? – удивился Юстас, который не видел никаких причин для такого решения.
– Дело в том, что, когда я ищу какую-то вещь, я всегда нахожу ее под грудой других предметов, – пояснила Агарь, водя раскаленным утюгом над книгой. – Мы начали с первой страницы этой книги и ничего не нашли, так начнем же с конца и, быть может, узнаем секрет пораньше. Это всего лишь моя причуда, но я хотела бы удовлетворить ее, поставив эксперимент.
Юстас кивнул и засмеялся, а Агарь положила лист оберточной бумаги на последнюю страницу Данте, чтобы не обжечь книгу. Через минуту она подняла утюг и бумагу, но на странице по-прежнему не было знаков. Девушка, не унывая, покачала головой и повторила ту же операцию на второй с конца странице. На этот раз, стоило ей убрать коричневую бумагу, Юстас, следивший за ее действиями с большим интересом, вскрикнул от удивления и подался вперед. Агарь восторженно вторила его крику, потому что какая-то отметка и дата появились на середине страницы. А именно:
Оh, abbondante grazia ond’io presumi Ficcar lo viso per la luce eterna | 27.12. 38. Tanto che la veduta vi consumi!
– Вот, мистер Лорн, ваш секрет! – радостно воскликнула Агарь. – Мои соображения от начала до конца оказались правдой. Я была права относительно невидимых чернил.
– Ты просто чудо! – с искренним восхищением сказал Юстас. – Но я по-прежнему ничего не понимаю. Я вижу разделительную линию и дату – двадцать седьмое декабря; кажется, одна тысяча восемьсот тридцать восьмого года. Невозможно найти смысл в такой простенькой записи.
– Не спешите, – успокаивающе сказала Агарь. – Мы уже многое нашли и можем узнать еще больше. Во-первых, переведите, пожалуйста, эти три фразы.
– Приблизительно это переводится так, – читая строки, сказал Юстас: – «Благодать, с которой я пытался смотреть через вечный свет, оказалась так велика, что я потерял зрение».
Он пожал плечами:
– Не вижу, как эти туманные философские рассуждения могут нам помочь.
– Как насчет даты?
– Одна тысяча восемьсот тридцать восемь, – задумчиво произнес Лорн. – А здесь девяносто шесть. Отнять одно от другого, останется пятьдесят восемь – возраст, в котором, как я говорил вам раньше, умер мой дядя. Очевидно, это дата его рождения.