Цып, цып, цып, хвостатенький!
Шрифт:
Например, учитель любил поздним вечером бродить по лугу, задрав голову и разглядывая небо. Если встречал кого, непременно останавливал и начинал втолковывать что-то. Рассказывал совсем непонятное: о каких-то звездах, далеких планетах, цивилизациях. Собеседники, и слов таких не знавшие, в беседу с ученым горожанином вступали охотно. Можно даже сказать, радостно. Ведь трезвые люди в потемках, по мокрой от вечерней росы траве, гулять не будут. А подвыпившие селяне, бредущие из корчмы, сами жаждали общения.
Как быстро выяснилось, Сопат Ваныч был существом безобидным и очень добрым. Высказавшись,
Правда, со временем учитель свой пыл немного растерял, по лугу уже не бродил. Объяснялось это просто: внучка бабы Сакунихи, грудастая и бойкая на язык деваха, «пожалела неприкаянного». Вся деревня, затаив дыхание, следила за тем, как юная Сакунька загоняла в свои силки «молодого». Свадьбу сыграли шумную: все те же односельчане дружно явились на венчание «проследить, чтобы молодой обратно в город случайно не убег». Впрочем, Ваныч и не собирался бежать – бренная жизнь интересовала его мало, по большому счету, ему было все равно, где спать и что есть.
После свадьбы бабы приготовились наблюдать за новой «камедией» – перевоспитанием учителя. Зная характер Сакуних, они не сомневались, что обсудить будет что. Обе женщины слыли чистюлями, хозяйство свое держали в строгом порядке. Немного безлаберный, непривычный к крестьянскому труду Сопат Ванович выглядел их в дворе так же неуместно, как неизвестный сорняк, занесенный ветром невесть откуда в ухоженный палисадник. И выполоть жаль – уж больно диковинное растение, и смотришь на него с опаской – а вдруг рассеется на весь двор, выжив любовно выращиваемые цветы?
Надежды крестьян не оправдались: молодой муж оказался послушным, жене не перечил, потому ссор в их семье не добавилось. А что Сакунихи между собой разборки регулярно устраивали – к тому уж давно все привыкли.
Вот только по лугу гулять учителю запретили категорически: «Неча собак по ночам пугать, дома дел полно!» Но в отместку Ваныч вытребовал себе право сидеть по вечерам на лавочке, собственноручно вкопанной в конце сакуньего огорода.
Надо сказать, женатая жизнь пошла Сосипатру Урвановичу на пользу – он поправился, остепенился. Правда, давешнего блеска в глазах уже не было, но на лавочку продолжал ходить исправно – сюда теперь полдеревни наведывалось, чтобы погутарить да подремать после корчмы. Заодно и подождать, пока собственная благоверная, терпеливо дежурившая дома, устанет ждать родного забулдыгу, сковородку свою на крюк повесит да спать ляжет.
– Фелька!!!
Длинная линейка учителя звонко щелкнула о парту прямо перед носом деревенского пастушка.
– Повтори, что мы сейчас сказали! – сердито рыкнул Сопат Ванович.
Паренек начал медленно подниматься из-за парты, напряженно прислушиваясь к шепоту за спиной. Это же надо было так задуматься!
– Кактусы... Ножки… – изо всех сил шипел сосед, не сводя глаз с учителя.
– Было так холодно, что земля промерзла и кактусы часто шевелили своими ножками-корешками, чтобы вода в них не застывала, – бойко оттарабанил Фелька.
– Ладно, садись! –
Фух! Кажись, пронесло…
Хорошо, что у Ваныча на целую школу всего три книги, и эту сказку о замерзших кактусах ученики давно выучили наизусть. Фелька, слушая ее, часто думал, как это – жить там, где постоянно холодно? Все-таки интересно было бы хоть одним глазком посмотреть. А то он дальше своей деревни никуда и не выбирался. А зимы у них слабые – снег, конечно, выпадает, но сразу же растает, лишь грязи добавив.
Когда уроки закончились, пастушок быстренько подхватил свою сумку и одним из первых выскочил из школы. Вот только снова не успел – спина Котьки, внука дела Ковыля, маячила уже за оградой.
– Котька, подожди! Вместе пойдем, – крикнул он, припуская что есть духу.
Друг поджидал его за густыми зарослями шелудивой акации – дерева, сбрасывающего свою кору огромными лохмотьями. То, что школьники регулярно обдирали стволы до белой древесины, похоже, шло ему только на пользу.
– Покурим? – деловито предложил младший Ковыленок.
– Не хочу, – мотнул головой Фелька. – У меня потом в горле дерет – воды не обопьешься.
– Как знаешь.
Пока Котька прикуривал, пастушок отступил чуть в сторонку, чтобы дымом на него меньше тянуло. Ковыленок подмешивал в табак сушеные цветы буркуна, от чего запах самокруток становился сладковатым. Хотя его дед выращивал такой ядреный самосад, что и буркун мало помогал.
– Слышь, Коть, а ты бы хотел побывать там, где всегда холодно?
– Зачем? Я же не дурной!
– А вообще где-нибудь?
– Не знаю. Мне и здесь хорошо.
Мысль о том, чтобы выбраться хоть куда-нибудь, не давала Фельке покоя еще несколько дней. Когда же, как не сейчас? Когда вырастет да женится, поздно будет куда-то рваться. Вон, Сопат Ванович на что заводной был, а и того младшая Сакунька уездила.
Может, с учителем посоветоваться? Он, как-никак, городской, хоть где-то бывал. Пожалуй, мысль дельная!
В кустах, недалеко от лавочки, пастушок притаился заранее. Он хотел поговорить с Вановичем с глазу на глаз, без чужих ушей. В деревне, ежели прознают, что пастушок «хвантазиями» интересуется, засмеют так, что до осени на улицу не покажешься – огородами придется ходить. Да и сам Ваныч к его вопросам неизвестно как отнесется.
Ждать было не очень удобно. Ветка, которую Фелька пригнул, чтобы на сырую землю не садиться (холодно еще, весна), все норовила выскользнуть из-под него. Вдобавок с луга драконьим навозом несло – никак от смрадного духа не увернуться, хоть воротом лицо закрывай! Сегодня «агрессор» поздно вечером прилетал, мужики пока не успели ценный продукт оприходовать. Запах был свежим – ядреным, забористым, от чего в носу нещадно чесалось.
Сопат Ваныч явился не сам: из-за его ног вдруг выскочила шавка бабы Сакунихи и с громким лаем рванула прямо в кусты к Фельке. Тот от неожиданности дернулся, ветка из-под него выскочила, и пастушок оказался на земле. Еще и расчихался в придачу – у земли запах был совсем невыносимым.