Д`Артаньян - гвардеец кардинала. Тень над короной Франции (книга вторая)
Шрифт:
— Пойдемте, Каюзак, — сказал он решительно. — Господин сержант олицетворяет здесь закон и порядок, а мы с вами как-никак благонамеренные граждане…
Каюзак, уже приготовившийся заехать ближайшему стражнику кулаком по темечку, покосился на него с превеликим изумлением, но, убедившись, что д'Артаньян не шутит, вздохнул и покорился. Вдвоем они вышли на улицу, оглянувшись на Лорме с выразительным пожатием плеч. Д'Артаньян не сомневался, что старый слуга, человек битый и тертый, оповестит де Варда или Рошфора об их аресте даже прежде, чем пленников доведут до Консьержери…
Однако
— А ну-ка, отправляйтесь на улицу Ла Арп и посмотрите, все ли там спокойно. Есть сведения, что там кто-то собирался устроить дуэль… Живо, живо! Арестованных я доставлю сам, это государственное дело, и чем меньше народу о нем знает, тем лучше.
Его подчиненные охотно повиновались — должно быть, им нисколечко не хотелось впутываться в государственные дела, имевшие скверную привычку оборачиваться крупными неприятностями даже для мелких свидетелей. Когда они исчезли за углом, сержант тихонько сказал:
— Я вас прекрасно помню, господин д'Артаньян. Вы-то меня, конечно, не узнали, где вам упомнить каждого сержанта, но это я вас не так давно отводил в Консьержери, когда вы возле самого Лувра с кем-то дрались на шпагах… И помню, что за люди примчались вас освобождать…
— Вы кардиналист, сударь? — не теряя времени, спросил д'Артаньян.
— Вот именно. Я, изволите знать, дворянин, хотя и вынужден занимать столь ничтожную должность… В общем, я понимаю, что тут что-то не то… Идите себе с богом, я вас не видел и вы меня не видели… Для комиссара я что-нибудь придумаю, если только вообще придется. Чует мое сердце, что никто так и не придет подавать на вас жалобу… Так что идите себе…
— Сержант! — воскликнул д'Артаньян. — Вы обязаны ее арестовать, и немедленно! Честью клянусь, она виновна в похищении женщины, которую кардинал считает одним из своих самых преданных слуг…
— Я верю, сударь, верю… Но — не просите. Вы же видели, какая у нее бумага… Кардинала сейчас нет в Париже, а я — человек маленький… На мне в случае чего и отыграются… Что мог, я для вас сделал. Но лезть в эти жернова — увольте. То, что для вас обойдется, для меня боком выйдет. К человеку с такой бумагой я и близко не подойду… Всего вам наилучшего!
Он поклонился и решительно направился прочь, прежде чем гасконец успел пустить в ход угрозы или обещание денег. Ясно было, что бесполезно догонять его, хватать за рукав…
Оглянувшись, д'Артаньян поманил Лорме и тихонько распорядился:
— Укройся где-нибудь в подходящем месте и наблюдай за домом. Если она попытается уйти, иди за ней… Именно за ней. Сам Бонасье — мелкая сошка, нам нужна в первую очередь она… А мы попытаемся отыскать кого-нибудь, кто не испугается этой самой бумаги. Пойдемте, Каюзак!
Глава тринадцатая
Вино Бонасье, жена Рошфора и здравомыслие герцогини де Шеврез
— Я поступил правильно, отправившись к вам за подмогой? — спросил д'Артаньян. — В одиночку ничего не добился бы…
— Все правильно, — сказал ехавший рядом Рошфор. — Подписанный
Улица была пуста, если не считать мальчишки, прислонившегося к столбу ворот соседнего дома. Рошфор первым спрыгнул с коня и, не тратя времени, взбежал на крыльцо. За ним последовали д'Артаньян и четверо незнакомых гасконцу людей в обычной одежде — двоих из них уверенно можно было счесть дворянами, а вот остальные вряд ли заслуживали столь почетного определения, будучи, несомненно, простыми сыщиками.
— Они могли сбежать… — проговорил д'Артаньян.
— Ваш галантерейщик, в отличие от своей супруги, — помеха, которая затруднит путь любым беглецам… — сказал Рошфор, предусмотрительно вынимая из-за пояса пистолет и одним рывком распахивая входную дверь.
Они вломились в прихожую, прекрасно знакомую д'Артаньяну. Стояла тишина, обширная комната была пронизана солнечными лучами, в которых ослепительными искорками вспыхивали порой пылинки.
Потом из-под лестницы послышался стон. Рошфор поднял пистолет, но тут же опустил оружие — оттуда показалась голова и плечи человека, с усилием выползавшего к ним, упираясь в пол обеими руками. Узнав Лорме, за которым тянулась кровавая дорожка, д'Артаньян бросился к нему, вытащил на середину прихожей и осторожно перевернул на спину. Камзол на груди слуги намок от крови, на губах вздувались розовые пузыри. Судя по всему, его дважды ударили кинжалом в сердце, но он был еще жив и силился что-то сказать — такое случается с людьми жестокими и упрямыми, способными на некоторое время оставаться при жизни собственной волей там, где человек более мирный и мягкий давно испустил бы последний вздох…
— Это были не мушкетеры, а англичане, — внятно выговорил Лорме, и его лицо помаленьку стала заливать бледность.
— Кто? — громко переспросил д'Артаньян.
— Они не мушкетеры, а англичане. Двоих я в свое время видел с Винтером, третий, несомненно, тоже… — произнес Лорме.
Его голос звучал все тише и тише, при последних словах кровь хлынула из горла, лицо вытянулось, глаза остекленели. Д'Артаньян понял, что это конец, и, опустив отяжелевшее тело на пол, перекрестился.
— Что он имел в виду? — спросил он растерянно.
— Не знаю, — жестко ответил Рошфор. — Живее, осмотрим комнаты! Д'Артаньян вбежал за ним следом в гостиную хозяев.
Г-н Бонасье, в незашнурованных башмаках и незастегнутом камзоле, валялся лицом вверх у стола, на котором стояла бутылка вина, — и его застывшее, запрокинутое лицо, исполненное безмерного удивления, было белым, как мрамор, и сплошь покрыто маленькими красными точками…
Подняв глаза на Рошфора, д'Артаньян поразился лицу графа — на нем читались такое изумление и страх, каких гасконец никак не ожидал увидеть у этого железного человека.