Да будет Человек (Fiat Homo) (Песнь для Лейбовица, Часть 1)

Миллер-младший Уолтер Майкл

Настоятель замолк на полуслове, поглядев на Чероки.

– По вашему недоуменному взгляду я понимаю, что об этом вы еще не слышали. Нет? Ах да, вы не можете говорить. Нет-нет, Френсис этого не говорил. Вот что он сказал, - аббат Аркос постарался своим обычно грубым голосом изобразить фальцет.
– Вот что он сказал: "Я встретил щуплого старика, и я думал, что это паломник, направляющийся в монастырь, потому что он шел той дорогой. И он был одет в старую мешковину, перевязанную обрывком веревки. И он сделал отметину на камне, отметина выглядит вот так".

Аркос достал из кармана

своей меховой рясы клочок пергамента и поднес его к лицу. И хотя у настоятеля не очень получалось, он продолжал передразнивать брата Френсиса:

– "Ума не приложу, что это значит. А вы знаете?"

Чероки пристально посмотрел на непонятные буквы и отрицательно покачал головой.

– Я не спрашиваю вас, - рявкнул настоятель уже своим обычным голосом. Это спросил Френсис. Тогда я не знал.

– А теперь?

– А теперь знаю. Мне сказали. Это буква ламедх, а это - садхе. Древнееврейский.

– Садхе ламедх?

– Нет. Справа налево. Ламедх садхе. Произносятся, как звуки "л" и "ц". Если бы была огласовка, то можно прочитать, как "луц", "лоц", "лец", "ляц", "лиц" - что-то вроде этого. Если бы между двумя буквами были другие, то все могло бы звучать, как л-л-л... ну, догадайтесь!

– Лейбо... Не может быть!

– Может! Брат Френсис не додумался до этого. Постарался кто-то другой. Брат Френсис не придал значения ни мешковине, ни веревке висельника; сообразил кто-то из его дружков. Итак, что происходит? К ночи весь монастырь будет гудеть о том, что Френсис встретил самого Блаженного и тот сопроводил нашего дурачка туда, где валялась вся эта дребедень, и сказал: "Вот твое призвание".

Чероки озадаченно нахмурился.

– Брат Френсис так сказал?

– Нет!!!
– заревел Аркос.
– Вы что, оглохли? Френсис такого не говорил. Пусть бы только попробовал, я бы негодяя... Но он рассказывает об этом с невероятным простодушием, я бы даже сказал - с тупостью, а выводы делают другие. Я с ним еще не беседовал; послал ректора Меморабилии расспросить его.

– Мне кажется, будет лучше, если я сам поговорю с братом Френсисом, пробормотал Чероки.

– Да уж! Когда вы вошли сюда, я, по правде говоря, собирался вас живьем зажарить. За то, что вы отослали мальчишку сюда, я имею в виду. Разреши вы ему остаться в пустыне, не заварилась бы вся эта каша. Но, с другой стороны, останься он там, невозможно себе представить, что бы еще откопал этот парень в подвале. Так что вы все же правильно сделали, прислав его обратно.

Чероки, отправивший Френсиса в монастырь совершенно по другим соображениям, предпочел промолчать.

– Поговорите с ним, - проворчал настоятель, - и пришлите потом ко мне.

В понедельник, ярким солнечным утром, брат Френсис робко постучался в кабинет настоятеля. Послушник славно выспался на жесткой соломенной подстилке в старой, привычной келье, да плюс к тому съел менее привычный завтрак. Невозможно было восстановить истощенную плоть и освежить одуревшие от солнца мозги, но эти весьма относительные роскошества, по крайней мере, достаточно прояснили его голову, чтобы Френсис сообразил: у него есть основание бояться. Он так тихо постучал, что на его стук

в дверь ответа не последовало. Френсис и сам-то своего стука не услышал. Подождав несколько минут, он собрал остатки мужества и постучал снова.

– Господин настоятель вызывал меня?
– прошептал послушник.

Настоятель Аркос поджал губы и медленно наклонил голову.

– М-м-да, господин настоятель посылал за тобой. Войди и закрой дверь.

Брат Френсис затворил дверь и весь дрожа встал в середине комнаты. Настоятель вертел в руках те штучки с проволочками из старого ящика для инструментов.

– Или уместнее было бы, - сказал аббат Аркос, - чтобы ты посылал за преподобным отцом настоятелем? Ты ведь у нас теперь такой знаменитый - еще бы, само провидение избрало тебя, а?
– Он ласково улыбнулся.

– А?
– вопросительно хихикнул Френсис.
– О нет, мой господин.

– Ну-ну, не спорь. За одну ночь ты достиг вершины славы. Провидение посчитало тебя достойным обнаружить этот...
– настоятель широко обвел рукой реликвии, лежавшие на столе.
– Это барахло; если я не ошибаюсь, прежний владелец называл это именно так?

Послушник только беспомощно пыхтел и силился изобразить улыбку.

– Тебе семнадцать лет, и ты, очевидно, идиот, так?

– Истинная правда, господин настоятель.

– Какое можешь ты представить оправдание тому, что вообразил, будто призван служить религии?

– Никакого, мой господин.

– Ах так! Значит, ты не чувствуешь призвания служить Ордену?

– О... Я чувствую...
– задохнулся послушник.

– Но у тебя есть оправдание?

– Нет.

– Ты, маленький кретин, я хочу от тебя объяснений. Так как объяснений нет, я считаю, что с этого момента ты должен отрицать и свою встречу в пустыне с кем бы то ни было, и находку этого... этого старого ящика с барахлом, и все остальное, что я слышал от других монахов. Это всего лишь больное воображение!

– О нет, дом Аркос!

– Что - нет?

– Я не могу отрицать то, что видел собственными глазами, преподобный отче.

– Хм. Значит, ты встретил ангела. А может, это был святой? Или не святой? И он показал тебе, где искать?

– Я вовсе не говорил, что он...

– И вот из-за него ты вообразил, будто получил истинное призвание? Этот... это...
– могу я назвать его "существо"?
– сказал тебе: "обретешь голос", пометил камень своими инициалами, велел тебе поискать там, и ты откопал эту рухлядь. Так?

– Да, дом Аркос.

– И как ты оцениваешь твое мерзкое тщеславие?

– Ему нет прощения, господин учитель.

– Ты возомнил о себе настолько, что даже свое непомерное тщеславие считаешь непростительным!
– заревел настоятель.

– Мой господин, я всего лишь червь.

– Хорошо. Отрицай только встречу с паломником. Ты же знаешь, никто больше не видел эту личность. Насколько я понял, он шел по дороге, ведущей сюда. И даже сказал, что, может быть, остановится в монастыре. И спрашивал про монастырь. Все так? Но тогда куда же он исчез, если и в самом деле существовал? Такой человек здесь не проходил. Врат, дежуривший на дозорной башне, не видел его. А? Ты признаешь, что просто выдумал его?