Да, господин министр
Шрифт:
– И вы считаете обязательным сообщать об этом премьер-министру?
Его вопрос поразил меня. Ведь на ПМ возложена ответственность за безопасность страны. Какие могут быть сомнения?… Странно, но Вик придерживался иной точки зрения.
– По-моему, вряд ли стоит обременять премьер-министра информацией подобного рода, – сказал он. – Давайте-ка лучше забудем обо всем этом, согласны?
– Вы что, в самом деле считаете, что можно ничего не предпринимать?
Вик кивнул: да, он это рекомендует, причем весьма настоятельно.
Я выразил категорическое
– Разговор с ПМ почти автоматически означает официальное расследование.
Чего я и хотел. Чего и добивался! Однако как раз этого не хотел Вик.
– Расследование может вскрыть факты поставок британского оружия целому ряду нежелательных и даже враждебных нам правительств, – объяснил он.
Его циничное замечание в буквальном смысле слова шокировало меня. Но не столько фактической стороной вопроса, сколько предположением, что на подобные вещи следует закрывать глаза.
– Вы это серьезно? – спросил я.
– Я сказал «может». Соответственно, это может поставить в неудобное положение наших с вами коллег по кабинету: министра иностранных дел, министра обороны, министра торговли… И лично премьер-министра.
– Правое дело может причинять неудобства, но это еще не повод, чтобы отказываться от него, – не сдавался я.
Вик пропустил мои слова мимо ушей.
– А вам известно, что мы уже продаем оружие таким странам, как Сирия, Чили, Иран? – неожиданно спросил он.
– Да, известно… Но с официального разрешения.
– Верно, – согласился Вик. – И вас приводит в восторг, как оно используется?
– Ну… не совсем…
– Да поймите вы, оружие можно либо продавать, либо не продавать, – с неумолимой логикой отрезал он.
И тут я дал волю чувствам. Большая ошибка! Выказывать эмоции имеет смысл на публике (или даже в палате общин, когда того требуют обстоятельства), но перед своими коллегами – особенно такими тертыми, как Вик Гульд, – эти номера не проходят.
– Если торговля оружием ставит нас в один ряд с преступниками и убийцами, надо ее прекратить. Это аморально! – заявил я.
Теперь вышел из себя Вик.
– О, великолепно! Потрясающе! – гневно прорычал он.
У меня было ощущение, что он искренне презирает меня, недоумевая, как такого бойскаута допустили в кабинет. И вообще в политику.
– А лишать работы сто тысяч честных британцев – морально? А выбрасывать на ветер два миллиона фунтов в год экспортных поступлений – это морально? А голоса избирателей? Где, по-вашему, правительство размещает все эти заказы на оружие?
– Как где? В неустойчивых округах?
– Вот именно, – подтвердил он, – quod erat demonstrandum [96] .
Мне ужасно не хотелось признавать себя побежденным.
– Поймите меня правильно, Вик: раз я знаю обо всем этом, мой прямой долг – сообщить ПМ.
– Зачем?
«Зачем?» Его вопрос поставил меня в тупик. Лично мне это казалось очевидным.
– Если вы подцепили какую-то заразу, вы что, считаете своим
Пока я обдумывал ответ – или, вернее, досадовал про себя на отсутствие такового, – Вик как бы ненароком повернул настольную лампу в мою сторону. Она не слепила мне глаза в буквальном смысле слова, однако я не мог отделаться от смутного ощущения, что ко мне применяют третью степень.
96
Что и требовалось доказать (лат.).
И его следующий вопрос только усилил впечатление, что меня допрашивают по подозрению в нелояльности.
– Вам нравится быть членом кабинета? – доверительно понизив голос, спросил он.
– Да-да, конечно!
– И вы хотели бы в нем остаться?
Мое сердце ушло – нет, прыгнуло – в пятки, язык прилип к гортани. Значит, они все-таки сомневаются в моей лояльности. О боже! Я удрученно кивнул.
– В таком случае… – Он замолчал, явно чего-то ожидая.
Я мгновенно покрылся противным липким потом. В глазах потемнело, голова пошла кругом. Все обернулось совсем не так, как мне хотелось. Я планировал непрерывно атаковать, а вместо этого ушел в глухую оборону. Неожиданно под угрозой оказалось… мое политическое будущее!
А я, глупец, не желал уступать! Представляете? Сам не знаю почему. Наверно, потому, что голова шла кругом, иначе не объяснишь.
– Существует такое понятие, как чувство долга, – донеслись до меня мои собственные слова. – Бывают моменты, когда необходимо поступать так, как подсказывает совесть!
Вик снова взорвался. И понятно: напоминать главному Кнуту о совести – все равно, что размахивать красной тряпкой перед быком.
Причем на этот раз взрыв был термоядерным. Передо мной разверзлась Скандальная Глотка, которой он славился на весь Вестминстер.
– Какого хрена! – заорал он, вскочив и уже не сдерживаясь.
Вик, словно танк, надвинулся на меня – мы стояли чуть ли не нос к носу. Выпученные глаза горели гневом…
– Какого хрена вы бахвалитесь своей личной чистоплюйской совестишкой?! Хотите показать, что она есть только у вас? А за правительство ваша душа не болит?…
– Конечно, болит, – пролепетал я после небольшой паузы, когда шквал, казалось, временно утих.
Он отошел удовлетворенный, что услышал от меня хоть один правильный ответ.
– Подумать только, премьер-министр вот-вот подпишет международное соглашение по борьбе против терроризма, а…
Я перебил его:
– Но я ничего не знал об этом.
– Вы еще очень многого не знаете, – презрительно отрезал Вик.
(В том, что Хэкер не знал о грядущем международном соглашении, нет ничего удивительного. Насколько нам известно, такового вообще не существовало. Скорее всего, Вик Гульд выдумал его под влиянием момента. – Ред.)
Он снова подошел ко мне и сел рядом, стараясь быть спокойным. Вернее, делал вид, будто старается быть спокойным.