Да святится Имя Твоё
Шрифт:
— Дядя Эспен подбросит в сгоревший бар три трупа. Два мужских и один женский.
Олента всхлипывает и оседает на пол.
— Но нам придётся уехать из Энтелона навсегда, — я смотрю на сильную женщину, которая теперь сидит у моих ног, и не могу понять, что чувствую.
Я хотел было продолжить, но дверь бара вдруг слетает с петель. На пороге стоит Дэрги. Он быстро находит меня взглядом и в считаные миги преодолевает разделяющее нас расстояние. Не замечая Оленту, он сносит меня с ног, и я даже не сопротивляюсь.
— Ублюдок! —
Он бьёт вновь и вновь, и я уже чувствую, как рот заполняет солёная, дурно пахнущая металлом, жидкость.
— Дэрги! — Олента хватает его сзади за плечи, но здоровый парень легко стряхивает её с себя. — Дэрги, ты его убьёшь! Без него мы не выживем! Без Лиса нас убьют!
Её слова отрезвляют и меня, и его. Он перестаёт махать кулаками, а я сбрасываю белобрысого с себя.
— Да. Всё так. Вы живы, пока помогаете мне вернуть Кристу и убить Аарона Хоудона, — говорю я, вытирая кровь с разбитых губ. — Когда всё будет готово, каждый из вас получит достаточно деньжат, чтобы начать новую жизнь.
— Какая же ты мразь, — качает головой Дэрги.
Олента суёт ему в ладонь одну из уцелевших бутылок.
— Это не он мразь, — женщина уже успела взять себя в руки. — Ты же видишь, ему это насоветовали добрые люди. Так, Тиарго?
Я молчу, но ответ ей и не требуется.
— Но он на всё это согласился! — не отступает Дэрги.
— С добрыми людьми не спорят, верно?
Верно, всё верно. Я не говорю ей, что я и не собирался спорить с Эспеном Агвидом, потому что, как и он, считаю это лучшим способом заставить их поехать со мной. Да, эгоистично. Да, неправильно. Но я такой, какой есть. А Оленте нравится видеть во мне только хорошее, и я не собираюсь ей мешать.
— Сегодня на рассвете мы должны покинуть город, — говорю я.
Дэрги ругается и хлещет выпивку с горла, Олента кивает.
Брать ничего нельзя. Ведь мы не бежим, а умираем. На тот свет вещи не тянут. Оли сама зажигает спичку. Долго смотрит на неё, пока пламя не начинает обжигать пальцы, а потом бросает на барную стойку. Синий огонь лижет пропитанные алкоголем доски, перебирается на стены, захватывает столы и стулья. Жуткое и завораживающее зрелище.
Я стараюсь не смотреть на своих спутников, а они не смотрят на меня. Думаю, мой вид вызывает у них изжогу. Но я знаю, это пройдёт. Мы слишком давно вместе, и они просто не смогут меня не простить.
Город покидаем пешком, но сразу за воротами для нас уже привязаны трое коней. На них мы должны добраться до Ройса. Там нас будет ждать мобиль. Дальнейшие указания мы тоже получим там. По крайней мере, я надеюсь, что получим.
— Почему я не могу убить тебя прямо сейчас, напомни, — словно между прочим бросает Дэрги, взбираясь на своего коня. — Мы уже выбрались из города, кони при нас, зачем нам ты?
— Затем, что только я могу связаться с
— Но мы-то будем уже далеко, — пожимает плечами блондин.
— Нет такого места, где мы сможем спрятаться от Ронни-зверя, если он начнёт нас искать, — хмуро говорит Олента. — Ладно, поехали.
Она первая пускает коня вперёд, Дэрги следом.
Я последний раз оглядываюсь на город, в котором провёл всю свою жизнь. В глазах по-бабски начинает щипать, и я зажмуриваюсь.
Видение обрушивается на меня давящим мутным водопадом. Перед глазами снова туман, который рассеивается ровно над свежей могилой. Она снова прямо передо мной. Я снова вижу демоновы буквы такого знакомого и такого непривычного имени. Я хочу не смотреть, но не могу отвести взгляд, не могу не читать это имя снова и снова. Кажется, оно уже звучит не только в моей голове, но и отовсюду. Тысячи голосов вокруг меня кричат мне в уши:
— Здесь покоится любимая жена Криста Хоудон.
Глава 22
Ронни
Я не помню, скольких я убил. Наверное, этот факт говорит обо мне громче, чем все мои рассказы. Но я правда не могу вспомнить точное число тех, кто лишился жизни по моей вине. И, возможно, именно за это Ты меня и наказываешь. Скажи, что страшнее? То, что я убивал, или то, что я не имею уважения к этим смертям? Они не снятся мне ночами и не мешают жить. И никогда не мешали, если признаться.
Эйнеру нравилось во мне то, что меня не мучает чувство вины за отнятые жизни. И мне самому это нравилось. Моя хладнокровность стала известна по всей федерации, и в какой-то момент это стало меня забавлять. Мне не нравилось убивать, но нравились лица девушек, с которыми я начинал флиртовать сквозь решётку, прямо во время удушения очередного противника. Мне не нравилась кровь на моих руках, но нравился опасливый смех мужчин, которым я рассказывал шутки между ударами в голову тех несчастных, которых выбрали для умерщвления от моих рук. Я отыгрывал роль Зверя. Я стал Зверем. И мне нравилось им быть. Ведь у Зверя, в отличие от меня, не было никаких запретов. У Зверя не было ограничений, жестокость, граничащая с помешательством, сносила все преграды. Я упивался этим чувством. Я жил от боя до боя, потому что только в этой демоновой клетке я хоть что-то контролировал.
Так прошло пять лет. Откуда знаю точно? Эйнер праздновал мои «дни рождения». Он отсчитывал их от моего первого боя. И всё изменилось именно в мой пятый «день рождения». Но, я, как обычно, забегаю вперёд.
Мне было примерно восемнадцать, и я дрался уже пару лет, когда Дэрги приставили меня охранять. Он был тоже очень молод, но сумел доказать свою преданность и компетентность. В его картине мира это было что-то вроде повышения, и он очень гордился тем, что заслужил расположение Эйнера.