Да вспомнятся мои грехи
Шрифт:
Уолдо промолчал.
Раздался грохот, позади них остановилась клеть.
– Привет, босс. Привет, доктор Кроуэлл. Я привез тварям мясо. Что, выключаем?
Уолдо взглянул на часы:
– Конечно. Давай.
Помощник щелкнул выключателем, укрепленным в нише подъемника, и пение виброкирок смолкло. Какое–то время еще раздавался дробный лязг – рабочие пытались долбить руду, несмотря на отсутствие напряжения в сети. Затем – по одному, по двое – они выстроились в очередь у подъемника. Помощник раздал всем по мясофрукту,
– Мы здесь лишние, – сказал Уолдо. – Хотите взглянуть на деревню?
– Было бы чудесно. Только позвольте я зайду к себе за блокнотом и камерой.
– А для начала заскочим в лабораторию и перехватим по бутылочке пива. Наверху жарко.
7
Солнце палило немилосердно. Тележка, развернувшись, остановилась на окраине деревни, и ветерок от движения, скрадывавший жару, прекратился.
Кроуэлл вытер с лица пот и запекшуюся пыль и последним могучим глотком осушил бутылку.
– Что делать с посудой?
– О, просто оставьте бутылки в тележке. Этот парень как раз и есть мой пивовар. Он сгрузит их у лаборатории.
– Господи, как жарко. – Кроуэлл тяжело ступил на землю.
Уолдо прищурился на солнце:
– Через пару часов будет полегче. Давайте отыщем тень.
– Идет.
Они прошли под деревенскими воротами и зашагали по тропинке. Кроме зарослей травы высотой больше человеческого роста, окружавших деревню полукилометровым кольцом, ничего не было видно. Повозки не могли подъезжать ближе из–за пасущихся здесь игривых млекорептилий.
Однако на людей эти животные, казалось, не обращали никакого внимания. Кроуэлл и Штрукхаймер увидели несколько экземпляров. Они мирно жевали траву, следя за пришельцами стебельчатыми глазами. Половина длины тела этих трехметровых чудовищ приходилась на неурожайные хвост и шею. Но со спин свисали бусы мясофруктов, составляющих основу питания бруухиан. Каждая самка (самцов вскоре после рождения отправляли на волю и впускали на территорию деревни только на период случки) давала за сезон около тридцати килограммов мясофруктов. Каждая семья бруухиан держала трех–четырех млекорептилий. Уход за скотом и сбор урожая были главным занятием женщин.
Млекорептилии служили для бруухиан не просто источником еды и слыли не просто домашними животными. Собственно, они считались низшими членами семьи. Это были как бы «граждане второго сорта», потому что млекорептилии не умели говорить и, что еще важнее, не стремились в «тихий мир» – они просто–напросто умирали. Однако бруухиане не ели мяса умерших рептилий. Их торжественно хоронили и горько оплакивали.
Навстречу землянам по тропе двигался, переваливаясь, туземец. Однако шел он гораздо медленнее, чем те, которых Кроуэлл наблюдал в поселке Компании. В нескольких шагах от гостей бруухианин остановился и обратился
– Ты – Кроуэлл–кто–шутит, а ты —
Штрукхаймер–кто–медлит.
Я – молодой по имени Балуурн.
Послан сопровождать вас.
Завершив свою короткую речь, маленький бруухианин двинулся следом за людьми, стараясь идти в ногу с Кроуэллом.
– Я его знаю, – сказал Штрукхаймер. – Он немного обучался английскому. Когда–то был моим переводчиком.
– Верно, – изрыгнуло существо. Его речь была странной карикатурой на человеческий язык. – Все время в… ясли… я слушаю ленты… ты–Кроуэлл оставлять.
Кроуэлл был поражен. Он заговорил, с трудом составляя фразы в неформальном ключе:
– Ясли существуют для обучения
ритуалам жизни и тихого мира.
Неужели ты отказался от учения предков,
познавая язык людей?
– Священник снизошел ко мне —
моя душа идет особым путем в «тихий мир» —
и передал мою роль наимладшего
одному из моих братьев,
чтобы время мое и ум мой можно было
использовать для постижения
пути и языка людей.
– Что все это значит? – спросил Штрукхаймер.
– Очевидно, большую часть своего Года Постижения он потратил на изучение английского. По его словам, священник устроил ему что–то вроде освобождения от обета познавать общественные ритуалы. Обычно они весь год занимаются именно этим…
– Что означает «осо–бо–жени–ото–бета»?
– Это все равно что «разрешение», Балуурн. Разрешение священника, – пояснил Штрукхаймер.
– Хорошо. Священник был «осо–бо–жени–ото–бета», и я теперь нет–похож братья.
– Ты говоришь по–английски очень хорошо, Балуурн, – сказал Кроуэлл. – Я изучал ваш язык десять лет и тем не менее не могу говорить на нем так свободно, как ты на моем.
Балуурн склонил голову:
– Штрукхаймер–кто–медлит говорит, люди нет–похож бруухиане. Люди учатся всю долгую жизнь, нет один год. Наверное, потому, что бруухиане быстрее идти в тихий мир.
Трава поредела, и их глазам открылась деревня. Кроуэлл сразу увидел то, о чем говорил Штрукхаймер: только половина строений имела привычный вид асимметричных мазанок. Все новые постройки были почти строго прямоугольные и возносились на десятиметровую высоту.
– Балуурн, почему твой народ перестал строить по–старому?
Туземец вперил взгляд в землю и, казалось, все внимание сосредоточил на том, чтобы не опередить людей.
– Этоново–тип… новая часть ритуала живущих. Оставить тихих ближе к земле. Проходить мимо много раз каждый день. Жить наверху, чтобы проходить мимо тихих много раз. Говорить с тихими, тихие знают больше, тихие счастливее и более полезны.
– Думаю, в этом есть смысл, – серьезно сказал Штрукхаймер. – Нельзя ожидать от тихих, что они будут знать все, что происходит, если их держать взаперти в задней комнате.