Да. Нет. Не знаю

Булатова Татьяна

«Наверное, если бы я была с ней более мягкой и ласковой, Наташа росла бы с ощущением собственной красоты. Ведь, кроме деда, отца и Глаши, она должна была отражаться в восхищенных глазах матери, а вместо этого она видела в них строгий взгляд экзаменатора», – точно определила Аурика одну из причин происходящего. «Неправда! – тут же оправдывала она себя. – Я всегда считала своих детей красивыми». – «Потому что тебе это льстило! – строго выговаривала сама себе Аурика Георгиевна Одобеску. – Четыре красивые девочки, как две капли воды похожие на собственную мать. Вот и получалось,

что в них ты видела исключительно отблеск собственного великолепия!» – «И не такая уж я великолепная, – вновь и вновь оспаривала саму себя Аурика. – Я обыкновенная. Толстая. У меня огромный живот. Фигура табуретки. И двигаюсь я, как слон на цыпочках…» Но дальше логическая цепочка не выстраивалась: Аурика по поводу своего внешнего вида в сомнениях не пребывала, однако осознала это свое преимущество впервые – исключительно в связи с Наташкиным «несчастьем». Это послужило поводом для вознесения хвалы Георгию Константиновичу, сумевшему привить собственной дочери ощущение уверенности в собственной привлекательности.

Разговор с Наташей Аурика решила отложить, дабы та, в силу собственной прозорливости, ничего не заподозрила. Прежде чем начать работать над самооценкой старшей дочери, мать прокрутила в голове все возможные варианты. В любом другом случае она отправилась бы за советом к Георгию Константиновичу, но не сейчас: крайне не хотелось признаваться в собственных «недоработках». Одним словом, Аурика побоялась разговора с отцом. Ей не хотелось, чтобы вновь всплыла тема ее материнской несостоятельности. Младшая Одобеску решила разобраться с возникшей проблемой самостоятельно.

Совершенно неожиданно на помощь супруге пришел Михаил Кондратьевич, ненароком поинтересовавшийся у Наташи о ее планах, имея в виду выбор вуза и, соответственно, профессии.

– Мехмат, – не раздумывая, выпалила девушка, не переставая при этом жевать. – А что еще?

– Всю жизнь счетами греметь? – язвительно передернула Аурика, еще не предполагавшая, куда их заведет спор о будущей профессии.

– Ну, я же не бухгалтером собираюсь быть! – встала на защиту собственного выбора Наташа.

– Если бы бухгалтером, мне бы было понятно. А что такое мехмат?

– А что такое истфил? – не осталась в долгу старшая дочь и с вызовом посмотрела на сверкающую глазами Аурику. – Мама, что ты к мехмату прицепилась? Тебе-то какая разница?! Учиться же мне.

– Наташа, девочка моя дорогая! Во-первых, мне обидно. Почему математика? С чего это вы все взяли, что у тебя способности исключительно к точным наукам? Ты даже не представляешь себе, как интересно заниматься историей. Археологические экспедиции, раскопки, архивы, исторические документы…

– Что-то я не помню, чтобы ты проводила время, зарывшись головою в песок, – моментально отреагировала девушка, увидев, что мать вошла в роль настоящего ученого.

– Имею полное право! У меня – четверо. Экспедиции вполне без меня обойдутся. Зато в анализе фактов…

– Да, – не выдержал Михаил Кондратьевич. – Анализ фактов – это, безусловно, процесс важный и без тебя немыслимый.

– Не надо унижать мою профессию! – огрызнулась

Аурика. – За все семнадцать лет твоя дочь, Коротич, даже не соизволила поинтересоваться, чем это ее мать занимается. Могла бы, хоть для приличия, и на кафедре у меня появиться. Посмотреть, что это за зверь такой.

– Видела я твоего зверя, – отмахнулась Наташка. – Ты меня туда притаскивала. Ничего интересного. Одни карты и призраки.

– Не знаю, каких ты призраков ты имеешь в виду…

– Призраки веков, – страшным голосом произнес Михаил Кондратьевич, но тут же осекся, разглядев гневные искорки в пламенных очах возбужденной Аурики.

– Это твоя математика – сплошной призрак, никакой вещественности, одни умозаключения.

– Хватит спорить, – вмешалась Наташа, почувствовав, что мать разошлась не на шутку. – Все равно решать буду я.

– Решай, конечно, – воскликнула Аурика. – Только помни, дорогая: невзирая на то, что тебя будут окружать по преимуществу мужчины, это будут особые мужчины – сухари и педанты. Скучные, неинтересные и абсолютно неромантичные.

– Неправда! – запротестовал Коротич. – Я не такой. Среди математиков романтиков ничуть не меньше, чем среди остальных представителей профессий.

– Меньше! – строго сказала Аурика и пнула мужа ногой под столом.

– Ну, может быть, чуть-чуть, – сдался Михаил Кондратьевич.

– Не чуть-чуть, а значительно меньше, – назидательно произнесла мать и, повернувшись к дочери, изрекла: – Он (Аурика показала пальцем на мужа) исключение. Так и знай.

– Наташа, – обратился к ней отец, – а может, мама права? Может быть, есть смысл рассмотреть еще что-нибудь, кроме мехмата? Пока есть время.

Привыкшая доверять отцу, девушка растерянно перевела взгляд с одного родителя на другого, пожала плечами и потянулась за конфетой.

– Какая конфета! – возмутилась Аурика. – Ты же суп ешь.

– В желудке все переварится, – вывернулась Наташка.

– И все-таки, – Коротич вернулся к начатому, – сделай маме приятное (Аурика снова стукнула его под столом ногой): сходи, посмотри, пройдись по факультетам, посмотри кафедры, лаборатории – а там решишь.

– Да не хочу я! – взмолилась Наташа, но, заметив, как погрустнело материнское лицо, согласилась: – Ну, ладно. Хотите – схожу, но только предупреждаю…

– Ладно-ладно, – в один голос воскликнули родители и с облегчением переглянулись.

Если бы Аурика Георгиевна Одобеску в числе массы достоинств на тот момент имела еще и стратегическое мышление, она бы тщательно подготовилась ко встрече с дочерью в стенах собственного вуза. Ну, например, поговорила бы с коллегами, продумала бы экскурсионный маршрут, включающий в себя различные достопримечательности института, отвела бы Наташку в богатейшую библиотеку, созданную силами студентов и преподавателей и известную на всю Москву собранием редких книг. На худой конец – в приемную комиссию, заседавшую в огромном, не приспособленном для данного вида деятельности зале, на стенах которого были развешаны огромные стенды с характеристиками факультетов.