Дагги-Тиц (сборник)
Шрифт:
— Инки, пошли. Здесь нам больше делать нечего…
И, опять пригибаясь, они выбрались на болотистый брод.
…Обратный путь показался более коротким. И чем дальше уходил Инки от дороги, тем слабее делался страх. Совсем не прошел, но в нем появилась какая-то отстраненность. Снаряд был теперь далеко, и взорваться ему предстояло не сегодня. И… может быть, Гвидон еще передумает? Или случится что-нибудь такое, что изменит вообще все будущие события… Скорее всего, Инки просто устал бояться и мучиться. По
На углу Нагорной и Летчиков они попрощались.
— До завтра… — полувопросительно сказал Гвидон.
— Ага… — кивнул Инки.
Гвидон холодными пальцами взял его ладонь. Проговорил мягко, даже ласково:
— Инки… мы ведь никому про это ни словечка. Да?
Инки глянул честно, ответил твердо:
— Конечно.
Взрыватель
Был уже вечер, но дома не оказалось ни матери, ни Егошина. Зато встретила Инки Маргарита Леонтьевна. Встала на пороге.
— Ангелы небесные! Что с тобой?
— Что? — буркнул Инки. Не любил он вмешательств егошинской сестры в свои личные дела.
— Что с твоими брюками!
— Ничего… Сам постираю…
Он выстирал бриджи в жестяном корыте, развесил на перилах шаткого балкона. Лег на свою койку.
— Алька! Кис-кис…
Альмиранте был дома. И явился на зов друга (хозяином он Инки не считал: как и все настоящие коты, он был сам себе хозяин).
— Иди сюда, бродяга.
Алька устроился на Инкиной груди. Был он уже почти взрослый кот, увесистый. Потерся мордой об Инкину майку, заурчал.
— Вот такая у нас жизнь, — сказал ему Инки.
Алька считал, что жизнь совсем даже не плохая. В миске у порога лежала свежая рыбешка с базара, форточка для прогулок была открыта, Инки чесал его за ухом, а часы отмеряли привычный ритм: «Дагги-тиц… дагги-тиц…»
Инки глянул вверх. На леске никого не было. «Шастают где-то», — подумал он про Сима и Жельку. Впрочем, без досады. У них, у двоих, было, наверно, полно всяких своих забот и не всегда хватало времени для Инки. Появлялись только в какие-то особые моменты…
Сейчас тоже был особый момент. Но не такой, когда могли что-то посоветовать два маленьких канатоходца. Все решать мог только сам Инки.
Что решать?
Господи, что он мог решить, что сделать в этой сумятице событий, вопросов и тревог, навалившихся на него, будто каменный оползень?
Недавно еще казалось, что все просто. Страшно, но просто. Гвидон все решил и был прав своей беспощадной правотой. А Инки был друг Гвидона и должен был ему помочь. В этом тоже была суровая правильность. И безвыходность. А если безвыходность, то куда денешься? Оставалось только ждать. Когда все закончится…
Но Инки не мог просто ждать. Не мог убедить себя, что ничего от него не зависит. Он же был не в стороне. Он был внутри
Инки ни капельки не было жаль Молочного. Крохотную муху Дагги-Тиц он тогда, осенью, жалел до слез, а этого большого упитанного гада — ничуточки, хотя тот и был человеком (или человеком он не был?). Но Инки не хотел случая смерти вообще. Никакого. И уж тем более такого, с которым был как-то связан.
Да нет же, он не боялся за себя. И вообще больше думал не о себе, а о Гвидоне. Вернее, и о себе, и о нем. Как они будут после этого…
А сделать ничего было нельзя. Гвидон не откажется от того, что задумал, хоть бейся головой о бетон… Да и не станет Инки его упрашивать, не посмеет…
Значит — никак…
«Дагги-так… Знаешь как…» — сказали часы.
«Но тогда я стану предателем…»
«Дагги-стань… А если не сделаешь этого, станешь им тоже…»
В этой мысли было хоть какое-то оправдание.
Инки спиной и локтями толкнул себя с постели. Алька обиженно соскочил на пол.
Да, Гвидон собирался сделать то, что задумал. Свое. Инки помогал ему, потому что был его друг… А теперь Инки должен был сделать свое. Потому что… потому что тоже…
Был уже двенадцатый час ночи. Июньской светлой ночи, когда солнце прячется за горизонт совсем недалеко. Небо оставалось вечерним, над крышами мягко светился желтый закат.
Маргарита Леонтьевна давно ушла к себе, оставив на плите приготовленный для троих ужин. Матери и Егошина все еще не было дома. Ну и хорошо, не будет «Кешенька, ты куда так поздно?»…
Бриджи на балконе еще не высохли, были жесткими, как отсыревший брезент. Инки натянул что попало под руку — трикотажные шортики с заплатой, в которых играл Оську, и пятнисто-зеленую футболку (в самый раз для маскировки).
Сердце стукало в ритме маятника. Сильно, однако без страха: ведь он решил… В прихожей Инки сунул ноги в просторные кроссовки, сказал через плечо Альке:
— Не вздумай опять шастать среди ночи… — И захлопнул за собой дверь.
Лисья гора чернела на закате своим щетинистым хребтом. Над ней дрожала звездочка. А тонкого месяца не было. Стояла та пора, когда в небе появляется разбухшая луна. Инки глянул назад. Луна была. Но бледная, неуверенная. К тому же она висела среди темных, собравшихся на юго-востоке туч, которые вполне могли скоро стать грозовыми. А, наплевать…