Далекая гейПарадуга
Шрифт:
Время было клейким, как липкая бумага, на которой медленной мучительной смертью умирали мухи. Клерфэ раскрывал потрепанные журналы и тупо смотрел в одну точку, а потом снова захлопывал их; буквы казались черными жуками, выползшими из старого, пустого черепа. Комната пропахла страхом; весь тот страх, который люди испытывали в этой комнате, скопился в ней. Немного погодя в комнату вошла женщина с ребенком. Ребенок начал кричать. Женщина расстегнула кофточку и дала ему грудь. Ребенок зачмокал и уснул. Застенчиво улыбнувшись Клерфэ, женщина опять застегнула кофточку.
Через несколько
— Вы что-нибудь узнали? — спросил Клерфэ.
Тренер показал на Торриани:
— Он был там, когда ее вынимали из машины.
— У нее шла кровь горлом, — сказал Торриани.
— Горлом?
— Да. Похоже было на горловое кровотечение. Она ведь была больна, так ведь?
Клерфэ вздрогнул. Месяц назад Лилиан начала принимать таблетки, которые ей привозил Ваксман. Врач сказал Клерфэ, что они остановят темного зверя, пожиравшего ее легкие изнутри, и добавил, что если бы не пожертвования Лилиан, позволившие провести более масштабные и качественные исследования, лекарство было бы открыто на год, а то два позже. И таблетки Ваксмана действительно помогали. У Лилиан с тех пор не было ни одного кровотечения. Она перестала спать днем. Щеки ее округлились; она медленно, но верно набирала вес.
— Исключено! — раздался голос Ваксмана.
Все обернулись к врачу. Он появился в приемном покое, словно его призвала мысль Клерфэ, хотя это, разумеется, было не так.
— Как она? — спросил Клерфэ.
Прежде чем заговорить, Ваксман несколько раз пошевелил губами.
— Мадемуазель Дюнкерк умерла, — сказал он наконец.
Механики не сводили с него глаз.
— Вы сделали ей операцию? — спросил Торриани. — Наверное, вы сделали ее неправильно!
— Мы не делали Лилиан операции, — устало произнес Ваксман. — Она умерла раньше. Штурвал раздавил ей грудную клетку, вот отчего у нее шла горлом кровь. Мы сделали вскрытие. Все туберкулезные очаги были обезызвествлены, она была абсолютно здорова.
Все трое посмотрели на Клерфэ. Он сидел неподвижно.
— Где она? — спросил он, помолчав.
— Они приводят ее в порядок, — ответил Ваксман.
Клерфэ поднялся.
— Я должен ее видеть, — сказал он.
— Не стоит, — сказал Ваксман. — Лицо. Она очень сильно ударилась лицом. А штурвал сдавил ей грудную клетку. Врач считает, что она ничего не почувствовала, и я думаю так же. Всё произошло очень быстро. Она сразу же потеряла сознание. А потом так и не пришла в себя…
— Бросьте, — сказал Клерфэ. — Я видел подобное, и много хуже, много раз.
— Где, позвольте спросить? — осведомился Ваксман.
У Клерфэ сдавило горло. Он молча закатал рукав и показал татуировку Марсианского освободительного легиона.
— Вы уверены, что хотите видеть ее такой? — спросил Ваксман.
— Уверен, — ответил Клерфэ.
Ваксман принял решение.
— Хорошо, —
Клерфэ стоял и смотрел на то, что осталось от Лилиан. От женщины, убежавшей от грозного бесплотного хищника, пожиравшего ее легкие. От той, что принесла спасение многим своим товарищам по несчастью, в чью плоть так же вгрызался этот ненасытный зверь. От первой женщины Марса, вставшей за штурвал корабля и опередившей на нем многих мужчин. От той, благодаря кому женщины Марса надели брюки и появилась стрижка «а ля дюнкерк».
«Это должно было случиться со мной, со мной, — думал Клерфэ. — Мне, а не ей была уготована смерть в расколотом корабле, это мои легкие должен был пробить штурвал из белой кости». У него было странное чувство — как будто он кого-то обманул: оказавшись лишним, он всё же продолжал жить; произошло недоразумение, вместо него убили другого человека, и над Клерфэ нависла неясная серая тень подозрения в убийстве, словно он был изнемогшим от усталости водителем, который переехал человека, хотя мог этого избежать.
— Здесь вы ничем не поможете, — мягко сказал Ваксман. — Она умерла. Никто из нас теперь ничем не поможет. Когда человек умирает, всё кончено, никто ему уже не поможет.
— Я знаю, — сказал Клерфэ. — Что же теперь будет с ее кораблем?
Он ясно чувствовал, что возвращать корабль Сэму Паркхиллу нельзя, хотя вряд ли бы смог объяснить, откуда у него такая уверенность. Клерфэ видел корабль Лилиан на пит-стопе, когда пробирался сквозь толпу к выходу с трибун. Корабль почти не был поврежден. С него только сняли паруса, пропитанные кровью. Механики уже установили на место мачту и штурвал, вылетевший из своего гнезда во время столкновения. Марсиане творили для вечности, не для себя.
— Может быть, вы поведете его? — сказал Ваксман.
Артур Конан Дойль
ЛИТЕРАТУРНАЯ МОЗАИКА
С отроческих лет во мне жила твердая, несокрушимая уверенность в том, что мое истинное призвание — литература. Но найти сведущего человека, который проявил бы ко мне участие, оказалось, как это ни странно, невероятно трудным. Правда, близкие друзья, ознакомившись с моими вдохновенными творениями, случалось, говорили: «А знаешь, Смит, не так уж плохо!» или «Послушай моего совета, дружище, отправь это в какой-нибудь журнал», — и у меня не хватало мужества признаться, что мои опусы побывали чуть ли не у всех лондонских издателей, всякий раз возвращаясь с необычайной быстротой и пунктуальностью и тем наглядно показывая исправную и четкую работу нашей почты.
Будь мои рукописи бумажными бумерангами, они не могли бы с большей точностью попадать обратно в руки пославшего их неудачника. Как это мерзко и оскорбительно, когда безжалостный почтальон вручает тебе свернутые в узкую трубку мелко исписанные и теперь уже потрепанные листки, всего несколько дней назад такие безукоризненно свежие, сулившие столько надежд! И какая моральная низость сквозит в смехотворном доводе издателя: «из-за отсутствия места»! Но тема эта слишком неприятна, к тому же уводит от задуманного мною простого изложения фактов.