Далекая звезда
Шрифт:
Глубины подсознания внезапно разверзлись, выпуская на волю воспоминания о крушении, его последствиях и долгом существовании в теле Дорга…
Андрей смертельно побледнел, но удивительно быстро сумел взять себя в руки.
Куда подевался тот мягкохарактерный ученый, что беседовал с полковником Романовым? Откуда в нем взялась ощущаемая на уровне души несгибаемая воля, способная противостоять любым жизненным обстоятельствам, в том числе и невероятной
Андрей на секунду замер, прислушиваясь к непривычной смеси чувств, что таилась в душе.
Он изменился. Четверть века, отданные сознанию Дорга, ответственность за благополучие племени, сотни опасностей, с которыми приходилось сталкиваться, сделали его вождем, командиром, бойцом.
Племя.
В попытке пережить последствия катастрофы он своим решением не только спас себя и четверых товарищей, но совершил нечто непредусмотренное: их пребывание на планете оставило след в виде популяции существ, обладающих зачатками разума.
Существ, которые никогда не развились бы в процессе естественной эволюции до уровня разумных форм.
Андрей почувствовал, как на лбу выступила испарина.
Что я должен сделать?
Его рука машинально потянулась к панели управления боевыми системами фрегата, но резкая душевная боль остановила это движение на полпути.
Воспоминания Дорга стучались в сознание, они не несли отвращения, лишь вскрик: они наши дети, очнись!..
Рука Андрея опустилась.
Два сознания, два мироощущения окончательно смешались друг с другом, — в эти секунды разум человека незримо проник под прохладные своды пещер, где на берегу мелководного озера теперь обитало его племя…
Убить их, стереть с лица планеты побочный эффект долгого периода выживания, означало уничтожить все, чем он дорожил, за что боролся на протяжении четверти века.
Чем они провинились перед людьми? Он медлил, а фрегат уходил все дальше от планеты, навстречу звездам…
Потом в сознание ворвался голос Сергея:
— Командир… Ничего не понимаю… Мы живы?…
Андрей словно очнулся от наваждения.
— А что тебя смущает? — собрав всю волю для спокойного ответа, осведомился Дерягин.
— Мне казалось, залп настиг нас!
— Нет, Серж, они не успели, — уже не напрягаясь, ровно и деловито произнес Андрей.
К их диалогу присоединилась Ольга:
— Я потеряла сознание. Ничего не понимаю. Какой-то провал в памяти…
Ни Сергей, ни Ольга не помнили последних лет своей жизни.
Затем на связь вышли Игорь и Илья.
Их недоумение подсказало командиру, что сейчас никто
Только он, шагнувший в «Преобразователь» по собственной воле, сохранил ясные воспоминания.
Конечно, они вспомнят. Но вспомнят постепенно, позже, и тогда он объяснит им все.
Открывать истину сейчас было бы неразумно.
Шарик планеты становился все меньше, боевые системы уже переключились на контроль космического пространства.
Главное, что все прошло успешно, обратное преобразование оказалось возможным — они выжили.
И наши потомки тоже будут жить, — промелькнула в рассудке капитана не менее значимая для него мысль.
Андрей знал — они обязательно вернутся сюда снова, но чуть позже, когда найдут себе новую родину и все члены экипажа примирятся с пробудившейся нечеловеческой памятью.
Сейчас не время для объяснений.
— Готовим следующий прыжок, — спокойно произнес он в коммуникатор. — Потеря сознания — не самое страшное, что могло произойти. Все. Собрались. Работаем.
Он отдавал лаконичные приказы так, как не умел это делать четверть века назад, но никто из экипажа «Одиссея» не почувствовал ни единой нотки фальши в твердом голосе командира.
— Расчет второго погружения в гиперсферу готов, — пришел спустя некоторое время доклад Ольги.
— Гиперприводу — старт!
Андрей отдал приказ, неотрывно глядя на серый шарик планеты, который вдруг смазался по краям, потерял очертания и исчез.
На берегу ручья в прохладном сумраке пещеры старший охотник племени — Лэт приподнялся и зачем-то посмотрел вверх, где нависающий каменный свод внезапно подернулся странной рябью, как будто исчез на миг, и он, принявший на себя обязанности вождя, вдруг увидел бездонную, непостижимую для его понимания черноту, на фоне которой искрились мириады ярких, колючих точек.
Он не знал, как объяснить или назвать увиденное.
Лэт ни разу не видел звезд.
Он вновь присел, вслушиваясь в звуки своего мира. Пройдут тысячи, а быть может — миллионы лет, прежде чем далекие потомки ныне живущих поколений научатся различать звезды, дадут им имена, а затем, кто знает, — возможно, полетят к ним?