Далекие берега. Навстречу судьбе
Шрифт:
Муир не замедлил прислать ответ: «Этот Оглеторп — один из самых вредоносных идеалистов. Ни под каким предлогом не позволяйте ему совать нос в ваши дела. Мне пришлось приложить чудовищные усилия, чтобы оправдаться по поводу моих моряков. Приказываю вам: держите Оглеторпа на расстоянии».
На языке Августуса Муира это означало: «Привечайте Роберта Кастелла, чтобы тот утихомирился».
Но извращенный ум Бэмбриджа подсказал ему нечто прямо противоположное.
Бэмбридж
— Вытащите Кастелла из камеры и бросьте этого смутьяна в одиночку! Тогда посмотрим, сумеет ли он позвать на помощь лорда!
Роберта Кастелла бросили в самую зловонную камеру Флит. Он барабанил в дверь, вопил, что с ним нельзя обращаться подобным образом за долг в пятьдесят фунтов.
Его голос отдавался громким эхом в высоком застенке. Кастелл кипел от негодования, угрожал, бушевал, но вдруг, между двумя криками, он услышал призрачный голос, обращавшийся к нему с просьбой:
— Говорите тише, прошу вас.
Кастелл вздрогнул.
В грязном закутке он сначала даже не заметил на земле бесформенное сероватое пятно.
Кастелл подошел ближе.
В темноте он не мог сказать, кто это был: мужчина, женщина, ребенок.
Тело превратилось в скелет, голова ушла в плечи, ужасающей длины волосы выцвели.
— Кто вы?
— Говорите тише, умоляю вас.
Кастелл нагнулся, осторожно раздвинул волосы. Это была женщина, сжавшаяся в комок под грязным одеялом. Она буквально забилась в нишу.
— Как долго вы здесь?
— Не знаю.
Она не сразу собралась с силами, чтобы ответить. Потом показала на стену. Каждый день она ногтем делала царапину.
Кастелл провел рукой по всем насечкам.
— Сегодня девятнадцатое июля 1728 года. Вы пробыли в этом застенке две тысячи двести два дня. Более пяти лет и девяти месяцев! — Кастелл подумал о долгих зимах. — И вы выдержали холода под этим тонким одеялом?
Она кивнула.
— Даже здоровый мужчина не смог бы здесь выжить!
— Мужчина — это не мать, — спустя несколько минут ответила она.
Слово за слово, Роберт Кастелл узнал историю Шеннон Глэсби. Теперь ему было известно и о ее сыне, и о несговорчивости Хаггинсов, и о петиции, и даже о мести Августуса Муира.
Кастелл заботился о Шеннон, делился с ней своей скудной едой, уговаривал набраться сил. Он постоянно говорил о своих планах, книгах, мечтах архитектора. Он упивался словами и очень удивился, узнав, что его сестра по несчастью знала творчество Плиния Младшего.
— Я не надоедаю вам своими рассказами?
— Несчастье каждый переносит на свой манер, — ответила она.
Кастелл тоже принялся считать дни, делая ногтем насечки на стене.
— Мы находимся в старой цистерне. Вода Флит заливала ее до краев, и стенки стали
Шеннон не писала. Она изображала основные этапы своей жизни, как это делал еврей Манассия в комнате Господского дома. Благодаря этим рисункам Кастелл присутствовал на вечере, когда Шеннон удочерил Августус Муир, был свидетелем ее золотой юности на Родерик-Парк, учебы в библиотеке; он познакомился с Трейси, потом увидел ее братьев и сестер и, наконец, приезд в замок в Драйбурге, в Шотландии.
Больше к рисованию у Шеннон не лежала душа.
Лето выдалось невыносимым. Жара усилила зловоние Флит. Шеннон не могла уже подняться. В течение нескольких месяцев она лежала в том месте застенка, откуда могла доставать свою скромную порцию еды, которую тюремщики просовывали в маленькое отверстие внизу двери. В это отверстие могла пролезть только рука.
Кастелл вбил себе в голову, что Шеннон должна двигаться. Он носил ее на руках, ставил на ноги, но очень осторожно, словно она была фарфоровой куклой.
— Это бесполезно, — говорила Шеннон. — Я никогда не выйду отсюда.
— А я выйду. И как только я окажусь на свободе, клянусь вам, я спасу вас!
— Обещайте мне, что будете заботиться о моем мальчике.
— Нет, вы сами будете о нем заботиться.
Стражники никогда не входили в камеру, они просто два раза в день приносили еду. Если Шеннон или Роберт забывали просунуть под дверь пустую миску, они оставались голодными.
Пришла осень, а с ней и первые холода. Не было никаких новостей, которым Кастелл мог бы обрадоваться. Каждый день он напрасно расспрашивал тюремщиков.
Грянули морозы, и архитектор серьезно забеспокоился.
— Я не переживу зиму.
Кастелл хотел позвать на помощь через «глаз Каина».
— Надо вопить во весь голос, чтобы вас услышали на улице, — сказала ему Шеннон. — Это оглушительно. Но тогда войдут тюремщики и изобьют вас. Но даже если прохожие нас услышат, что от этого изменится?
— Они смогут предупредить мою жену. Кто-нибудь придет нам на помощь. Передаст записку!
— Забудьте о ваших могущественных друзьях. Надейтесь только на то, что они вас не забыли.
В октябре из-за проливных дождей Флит вышла из берегов. Ее грязные воды затекали в камеру через маленькое зарешеченное окошко.
Запах был невыносимый.
В конце концов сточные воды размыли стенку цистерны и от нее в шести метрах от земли отвалился кусок.
Это навело Роберта Кастелла на дерзкую мысль.
Он принялся скрести стенку. Постепенно старый известковый раствор, который некогда служил изоляцией для цистерны, отваливался. Наконец пальцы Кастелла почувствовали сырую землю.