Далекие часы
Шрифт:
Она наклонила голову в знак того, что я должна последовать за ней за угол. Я почувствовала себя маленькой и глупой и решила больше не выражать сочувствие.
Мы снова остановились у следующей двери; то была одна из множества дверей, мимо которых мы прошли во время экскурсии много месяцев назад. Не вынимая изо рта сигареты, Перси выудила из кармана большой ключ и погремела им в замке. После мгновенного сопротивления древний механизм поддался, и дверь со скрипом отворилась. Внутри было темно, окон не было, и, насколько я могла различить, стены были заставлены тяжелыми деревянными картотечными шкафами, какие можно встретить в очень, очень старых юридических фирмах Лондона. Единственная
Я подождала, пока Перси покажет дорогу, а когда она этого не сделала, неуверенно посмотрела на нее. Она затянулась сигаретой и обронила только:
— Я туда не хожу.
Возможно, я не сумела скрыть удивление, потому что она добавила с легкой, почти неуловимой дрожью:
— Мне не нравятся тесные комнаты… За углом есть керосиновая лампа. Снимите, я запалю фитиль.
Я снова посмотрела в темные глубины комнаты.
— А разве лампочка не работает?
Она мгновение разглядывала меня, затем дернула шнур, лампочка вспыхнула и тут же поблекла, давая совсем мало света, в котором заплясали тени. Пятно света было всего три фута в диаметре.
— Советую вам взять керосиновую лампу.
Мрачно улыбнувшись, я легко нашла лампу, она была спрятана за углом, как Перси и говорила. Когда я сняла ее, раздался плеск, и Перси Блайт заметила:
— Это радует. Без керосина от нее мало прока.
Пока я держала основание лампы, хозяйка сняла стеклянный колпак и покрутила колесико размером с монету, удлиняя плетеный фитиль, прежде чем поджечь его.
— Никогда не любила этот запах. — Она вернула колпак на место. — Для меня он означает бомбы и кошмарные места. Полные страха и беспомощности.
— И безопасности, надо полагать. Покоя?
— Для некоторых — возможно, мисс Берчилл.
Она больше ничего не добавила, и я заняла себя знакомством с тонкой металлической ручкой наверху лампы, проверяя, удержит ли она ее вес.
— Никто не заходил сюда целую вечность, — сообщила Перси Блайт. — В глубине есть стол. Вы найдете тетради в коробках под ним. Сомневаюсь, что они в безупречном порядке, — папа умер во время войны, у всех хватало дел. Некогда было разбираться с бумагами.
Это прозвучало оборонительно, как будто я собиралась отчитать ее за нерадивое ведение хозяйства.
— Конечно.
На ее лице мелькнуло сомнение, но испарилось, когда она яростно закашлялась в ладонь.
— Ну хорошо, — заключила она, отдышавшись. — Вернусь через час.
Я кивнула; внезапно мне захотелось, чтобы она еще немного побыла рядом.
— Спасибо. Я правда очень, очень благодарна за возможность…
— Осторожнее с дверью. Не дайте ей за вами закрыться.
— Хорошо.
— Она захлопывается на замок. Мы так потеряли собаку. — Ее губы искривились в гримасе, которая мало походила на улыбку. — Учтите, я очень стара. Могу случайно забыть, где вас оставила.
Комната была длинной и узкой; низкие кирпичные арки тянулись по обе стороны от входа, подпирая потолок. Покрепче ухватив лампу и подняв над головой, так что отблески пламени затанцевали на стенах, я медленно и осторожно направилась вглубь.
Перси не обманула, говоря, что здесь долгое время никого не было. Комната носила безошибочную печать неподвижности. И тишины, как в церкви; и я испытала необъяснимое ощущение, будто за мной наблюдает нечто большее, чем я.
«Опять ты выдумываешь, — строго одернула я себя. — Тут никого нет, кроме тебя и стен». Но в том и состояла половина проблемы. Это были не просто стены, это были камни замка Майлдерхерст, под кожей которого шепчут и наблюдают далекие часы. С
Но это была моя единственная возможность увидеть тетради Раймонда Блайта. Всего через час Перси Блайт явится за мной. Скорее всего, вернуться в архивную мне не позволят, так что нужно быть как можно внимательнее. Я шла и мысленно составляла список: деревянные картотечные шкафы вдоль обеих стен, над ними — я подняла лампу, чтобы разглядеть, — карты и архитектурные планы самых разных лет. Чуть дальше висела коллекция крошечных дагеротипов в рамках.
Это была серия портретов одной и той же женщины: на одном она в дезабилье раскинулась на кушетке, на других смотрела прямо в камеру, в стиле Эдгара Аллана По, одетая в платье с высоким викторианским воротником. Я наклонилась ближе и высоко подняла лампу, изучая лицо в бронзовой рамке; я подула, сдувая часть многолетних наслоений пыли. Странный холодок пробежал по спине, когда лицо прояснилось. Женщина была прекрасна, но с привкусом ночного кошмара. Гладкие губы, идеальная кожа с невидимыми порами, натянутая на высокие скулы, большие, блестящие зубы. Я поднесла лампу поближе и прочла имя, выгравированное курсивом внизу снимка: Мюриель Блайт. Первая жена Раймонда, мать близнецов.
Как странно, что все ее портреты сосланы в архивную! Любопытно, дело в горе Раймонда Блайта или ревнивом приказании его второй жены? Как бы то ни было, я с непостижимым удовольствием отвела лампу от снимка, погрузив Мюриель обратно в темноту. Не было времени исследовать все закоулки комнаты. Предстояло отыскать тетради Раймонда Блайта, впитать их содержимое, насколько позволит отведенный час, и затем покинуть это странное, затхлое место. Я выставила лампу перед собой и двинулась дальше.
Картины на стенах уступили место полкам, простирающимся от пола до потолка, и я невольно замедлила шаг. Я словно очутилась внутри сундука с сокровищами; на полках находилось множество самых различных предметов: книги… множество книг, вазы, китайский фарфор и даже хрустальные кувшины. Дорогие вещи, насколько я могла судить, не мусор и не хлам. Я не имела ни малейшего представления, отчего они чахнут на полках архивной.
За ними обнаружилось нечто достаточно интересное, и я остановилась: коллекция из сорока — пятидесяти коробок одинакового размера, обклеенных красивой бумагой, в основном с цветочным узором; на некоторых были маленькие этикетки. Я подошла ближе и прочла: «„Возвращенное сердце“, роман Серафины Блайт». Я приоткрыла крышку и заглянула внутрь, обнаружив стопку бумаг с машинописным текстом: рукопись. Я вспомнила слова мамы о том, что все Блайты были писателями, все, за исключением Перси. Я подняла лампу повыше, чтобы охватить светом всю коллекцию коробок, и изумленно улыбнулась. Это произведения Саффи. Она была так плодовита. Отчего-то мне стало не по себе от того, как они все теснились на полках: истории и мечты, люди и места, в которых в свое время было вложено столько сил и усердия лишь для того, чтобы через много лет бросить их в темноте, обречь на превращение в прах. На другой этикетке было написано: «Брак с Мэтью де Курси». Мой внутренний издатель не утерпел, я подняла крышку и вытащила бумаги. Однако на этот раз в коробке оказалась не рукопись, а разрозненные листки — вероятно, исследование. Старые эскизы — свадебные платья, цветочные украшения, — газетные вырезки с описанием различных светских бракосочетаний, небрежные наброски свадебной программы, и, наконец, в самом низу, извещение о помолвке Серафины Грейс Блайт и Мэтью Джона де Курси за 1924 год.