Далекие журавли
Шрифт:
Наиболее широкое распространение в советской немецкой прозе получил рассказ. При этом нужно отметить, что в последние годы в советском немецком рассказе произошли заметные качественные сдвиги: он стал менее прямолинейным, менее назидательным и схематичным, в нем все сильнее чувствуется тяга к психологизму, к экономному письму, к поиску новых выразительных средств и приемов. Все это позволяет говорить о росте культуры творчества советских немецких прозаиков.
Проза советских немецких литераторов почти не знакома широкому советскому читателю. Рассказы и повести, отрывки из романов, очерки, миниатюры на немецком языке
Настоящий сборник «Далекие журавли» знакомит широкого читателя с достаточно известными в советской немецкой литературе прозаиками в несколько большем объеме и тематическом разнообразии, чем прежние. При этом, естественно, невозможно было включить в книгу всех заслуживающих внимания советских немецких литераторов.
Надеемся, что произведения, включенные в сборник «Далекие журавли», смогут познакомить читателя с характерными явлениями современной советской немецкой прозы, а также с ее тематикой и в значительной степени с ее художественным уровнем.
Герольд Бельгер,
член комиссии по советско-немецкой литературе при СП СССР
ДОМИНИК ГОЛЬМАН
ДУША В ДУШУ
Рассказ
Да, вы правы, мы и есть настоящая механизаторская семья. Это точно. Мой муж Матвей уже тридцать лет сидит на тракторе. Он был первым трактористом из наших деревенских ребят. Я тогда была еще совсем молоденькой и вот… Да уж ладно, расскажу вам все, ведь я теперь уже бабушка.
Каждый раз, как, бывало, вспомню про Матвея, кровь мне в голову бросается. А Матвей ничего не видел, кроме своей машины. Он за ней ухаживал, ласкал ее, а я потихоньку смотрела и ревновала. Смешно, правда? Ни словом еще с ним не обмолвилась, а только издали влюбленно на него смотрела, страдала. А иногда, поверьте, плакала, слезы лила из-за своей «несчастной» любви. Вот дурочка, а?
Однажды комсорг послал меня в поле с газетами — в весенний сев это было. У полевого стана одна кухарка находилась. «Подожди, говорит, девушка, сейчас придут на обед».
И правда. Очень скоро — вижу — идут четверо, прямо по пашне шагают. Мне как-то сразу не по себе стало, в голове закружилось, а сердце затрепетало, как у пойманного воробья, — среди тех четырех и мой Матвей. А вид у него — страх господний, только зубы сверкают. Это он мне улыбается. Я ничего не соображаю, газеты кладу. А он вдруг как глянет в упор на меня, будто солнечный луч по лицу скользнул.
Словом, хочу я сказать, что мы друг для друга вроде бы судьбой были предназначены. И поэтому нас судьба и свела — на всю жизнь.
С той первой встречи прошел еще целый год, а мы все таили свою любовь. Каждый сам по себе — в сомнениях, надеждах, в неодолимом стремлении друг к другу. Целый долгий год. Потом было сказано решающее слово, а еще через год мы поженились.
Ой, чего же я рассказываю. Вам должно это показаться скучным и неинтересным. Я же совсем про другое хотела…
А еще спустя два года война началась. Матвей, конечно, тоже пошел на фронт. Я тогда думала, сердце пополам разломится… Но горе-то для всех одно было. Что же оставалось? Стиснуть зубы да держаться до последней возможности.
Матюшин трактор стоял на бригадном дворе одинокий, как бедная сиротинка. И когда проходила мимо, казался он мне обиженным и даже каким-то съежившимся. Такая жалость меня к нему взяла — села я на него и уж не вставала все эти четыре года. Раньше Матвей мне все показывал на нем да рассказывал. Теперь я еще в книжках почитала. И дело пошло. Правда. Малыша нашего, Сашку, свекровь к себе приголубила.
На свекровь грех мне жаловаться. Только иногда, бывало, поворчит: «Не бабье это дело — на тракторе ездить». Да и правда, как надену мужнины сапоги, ватные штаны, голову шалью обмотаю — тут уж женского ничего не оставалось. Но ведь надо было.
Когда он вернулся, Матвей мой, я продолжала еще работать на тракторе. Все лето проработала. А тут Маруся родилась. Перерыв у меня получился. Потом еще одну упряжку сделала: с весны и до снега. Тогда уж «ДТ-54» появились, хорошие были машины, мощные.
Как видите, я тоже трактористка. Это, значит, нас уже двое в нашей семье. Вот посмотрите, грамоты у меня с того времени, храню их. Вы не подумайте, что я хвалюсь, но истинно правда, что работали мы тогда в трудное время как положено, долг перед Родиной выполняли. А что трудно было, так это действительно, очень трудно. И первые годы после войны не легче. Как говорится: и голодно и холодно. Одежа-то тоже вся поизносилась. Ну это вы и сами хорошо понимаете. И то спасибо, что вообще Матвей вернулся…
Ой-ой, опять я в сторону свернула. Но ведь так уж создан человек: начнешь вспоминать — будто пряжу сучишь, так и тянется ниточка.
Саша наш, конечно, в отца пошел, и в этом удивительного ничего нет. Он еще стригунком бегал, а Матвей его уже на трактор брал, баранку давал подержать. Хлебом не корми — дай до машины дорваться, В третьем классе когда учился — все детали, все гайки тракторные знал. И Матвей и я не противились этому — пускай с малолетства к делу привыкает. Ведь профессия эта — доблестная, самая интересная крестьянская профессия. Саша дальше нашего пошел. Как жатва — так он на комбайн. Да он в любое время и на машину шофером сядет. Широкий профиль называется. У него у самого теперь уж баловник растет. Ну точь-в-точь как сам Сашок был. Гляжу на днях в окно — грохочет Александр на своем «кировце», а на коленях у него Витька — держит руль, как капитан.
Маруся, что вскорости после войны заявилась, была любимицей Матвея. Не успеет он трактор остановить около дома, как она со всех ног бросается ему навстречу. А как пошла в школу, то и ее, бывало, на колени возьмет да и прокатит по улице. Вот девка была! Как подросла — невысокая ростом, как вот я, но крепкая, сильная, в кого только удалась. С любым парнем поборется. С кулаками на него бросится. Правда. Когда в девятом классе мальчики стали трактор изучать, а девочек за швейные машины усадили, она решительно заявила: «Не буду я шитьем заниматься!» — и пошла вместе с мальчиками к трактору.