Далекие журавли

Жакмьен Рудольф

Крепкого сложения мужчина рывком, как бы боясь опоздать, встал.

— Да вы что, Як Яклевич! Меня-то? — Затем повернул голову к трактористам: — Да вы же знаете, товарищи, что я… что у меня нервы. Мне не сегодня-завтра к докторам надо, в больницу. Разве я…

Вальков усмехнулся, но тут же лицо его снова стало серьезным.

— Для примера сказал. Сами выбирайте себе бригадира.

В правлении колхоза опять наступило молчание. За много лет присутствующие здесь трактористы привыкли к тому, что кто-то ими руководит, указывает, им даже в голову не приходило, что когда-нибудь место «старика» придется занять кому-нибудь из них.

Наконец

среди общей тишины Егор Вихров, хрипло кашлянув, неуверенно выдохнул:

— Дядя Миша вроде бы старший среди нас…

— Да боже упаси! — скороговоркой откликнулся дядя Миша. — Никто не может упрекнуть меня в том, что я от работы увиливал, трактор не держал в порядке или еще что. Пусть так и дальше будет.

Сергей, сидевший рядом с дядей Мишей, решил заступиться за него:

— Что ты, Егор, на других указываешь? Сам бы взялся да и запрягся в эту колымагу.

Было названо еще два-три имени. Но каждый кандидат находил самые невероятные причины, чтобы дать себе отвод. Оно и понятно: в бригадирах хотя и почетно ходить, да все же хлопотно.

Вальков слушал доводы трактористов и уже хотел было закончить эти пустые словопрения, ударив плашмя ладонью по столу, но вдруг заметил, как Александр Бегунец наклонился к своему соседу Тимофею Чалому и шепнул ему что-то на ухо, потом закрыл рот рукой и прыснул. Тимофей поднял глаза на Валькова и громко сказал:

— Я Федьку предлагаю… — Тут же запнулся, поняв, что несерьезно как-то получилось, «Федьку», и поправился: — Федора значит, Черпалина.

Это было так неожиданно, что все трактористы повернули головы к Тимофею — не ослышались ли? А через мгновенье дружно зашумели:

— Верно, Черпалина.

— Черпалина — почему бы нет?

— Пусть Черпалин будет бригадиром.

— Вроде бы молод еще, — осторожно заметил Вальков.

— Ничего, сколько раз говорилось — молодых выдвигать.

— Точно, и в газетах об этом пишут, — раздались в ответ голоса.

А молодого парня, Федю Черпалина, что сидел в дальнем углу, казалось, эти слова вдавили в скамью. Глаза его робко зыркали по сторонам. Лицо то бледнело, то становилось пунцовым, и мелкие веснушки, перекатывающиеся через острую спинку носа, то исчезали, то резко проявлялись. Мягкий золотистый чуб, казалось, излучал свет. Он впервые, пожалуй, услышал свое настоящее имя: Федор Черпалин. Ведь и стар и мал звали его не иначе как Федька Черпачок.

Старики рассказывали (слышали от своих отцов), что, когда закладывали эту деревню — а было это где-то в начале века, — среди переселенцев оказалось двое Черпалиных. Прибыли они из разных мест, и никакого родства между ними не было. Один был крупный мужик с мясистым лицом, говорил громко, и слова вылетали из его широкого рта какие-то гулкие, увесистые. Звали его Василий Сидорыч, и это тоже звучало солидно. От него и пошло поколение Черпалиных, рослых, могучих.

Другой был юркий старикашка с птичьим лицом, острым носом и рыжеватой клинышком бороденкой. Говорил он дребезжащим голосом, похожим на птичий щебет: «Я-те скажу, вот помяни-те мое слово-те…» Это часто повторяемое «те» звучало как побрякивание жестянки. Старика прозвали Черпачком, и эта кличка прилипла ко всему его потомству.

Федька унаследовал не только внешность от своего пращура, но и беспокойную натуру. Вечно суетился, крутился, как волчок.

В первой бригаде работал он уже три года, однако все еще был самым молодым по возрасту. Среди сверстников своих выделялся озорством, бесшабашностью.

Всяких проделок и острот у него был неуемный запас. Мог дико крикнуть спящему товарищу в ухо, спрятать чей-либо сапог, спеть нелицеприятную частушку. К этому уже в бригаде привыкли. Любил Федька рассказывать и небылицы и при этом хлопал длинными белыми ресницами, чтобы не так заметно было его плутовство.

Оживленные высказывания трактористов постепенно улеглись, затихли. Все теперь смотрели в угол — что скажет Федька Черпачок? А он встал растерянный — разве мог ожидать такое? — и вдруг заговорил необычно серьезно:

— Здесь, товарищи, шуткам не место… Но если вы взаправду, по-настоящему… Я вам вот что… Я — комсомолец, мне положено дисциплину соблюдать… Опять же ответственность…

Говорил он нескладно, путано. Но все поняли, что он хотел сказать.

…На расширенное заседание правления Федор Черпалин явился заранее — в белом свитере, в новом костюме. Сидел в заднем ряду необыкновенно подтянутый и серьезный. Приходившие после него косили глазами: Черпачку-то что здесь надо? Когда же завфермой, человек веселого нрава и балагур, проходя мимо Федора, громко сказал: «А-а, вот как, и Федька Черпачок тут!», Федор с достоинством ответил: «Товарищ завфермой, здесь контора, официальное учреждение, и не следует вам называть людей уличной кличкой». От таких слов завфермой оторопел, дернул плечом, хотел было сесть рядом с Федором, но передумал и прошел на два шага дальше.

Была предвесенняя пора. Много важных дел обсуждалось на этом заседании, и оно затянулось надолго. Уже при всеобщей усталости председатель Вальков сказал:

— Коротко еще одно дело. Бригадира из первой тракторной послали мы лечиться. Бригада единогласно назвала своим бригадиром Черпалина Федора Акимовича. Думаю, утвердим эту кандидатуру. Человек он, правда, молодой, но энергичный. К тому же комсомолец.

Члены правления удивленно переглянулись. Кто-то бормотнул что-то невнятное, но проголосовали единогласно.

Мать сердилась, была недовольна, что сына избрали бригадиром. Федор и раньше отличался упрямством и строптивостью, а теперь и совсем сладу с ним не было. Утром перекусит на ходу, хлоп дверью и был таков. И с обедом никак к нему не приноровиться. А ведь у нее тоже своя работа в колхозе. По вечерам стал все позже и позже приходить домой. «И как это родители позволяют своим дочерям до глубокой ночи миловаться с парнями», — ворчала мать, когда Федор тревожил ее сон.

— Знаешь, Федь, женись поскорей. И девчатам спокойней будет, да и я смогу отдохнуть наконец… — сказала она как-то.

— Всему свое время, — буркнул Федор. — А насчет девчат — тут вы, маманя, мимо цели стрельнули. Не знаете, что ли, какая у меня работа теперь? И еще вам скажу, чтоб Федькой больше ни-ни. Нет Федьки. Кончился. И сопляку этому, Вовке, закажите, да крепко, а то отлупцую его, пускай потом не жалуется.

Да, времени для девушек у Федора не было. Каждый вечер то совещание, то инструктаж, то комсомольское… У агронома (он же парторг) масса разных наставлений, указаний — голова пухнет.

Вот сегодня уж наверняка, думал он, обойдется, выпадет свободный вечер. Но дудки! Надо заключить договор соцсоревнования с третьей бригадой. Весь вечер просидели, ломая головы над составлением договора, чтобы соревнование было не пустой формальностью. А Валя? Боже мой! Неужели уже неделя, как не был у нее? А она-то… О чем только, наверное, не думает.