Далёкий край (др. изд.)
Шрифт:
Братья поспешили убраться из деревни.
— Все равно не верю Бичинге, чего бы он ни делал, — с тревогой в голосе, озираючись, говорил Чумбока, когда селение осталось за скалами. — А здорово меня поколотили. Но я все равно отомщу Бичинге. Чего, думаешь, боюсь? Совсем не боюсь. Я все его штуки знаю.
Было ясное голубое утро. Оморочки тихо скользили по гладкой протоке между голубых камышей.
Каменные сопки от игры света и теней казались подмытыми и нависшими над водой и приняли вид гигантских синих чаш, расставленных вдоль берега…
ГЛАВА
ОТЦОВСКИЙ ДОЛГ
Возвратившись в Онда, Удога и Чумбока застали дома многолюдное собрание. Из Мылок возвратились сваты. Дед Падека расписывал Ойге про невесту.
Едва Удога услыхал, что горбатая старуха согласилась отдать за него дочь, как и безголовый шаман, и ожесточенные гиляки, и окровавленные тела чужеземцев — все сразу вылетело из его памяти и на душе стало легко и весело…
Сердце радостно замирало при воспоминании о далекой мылкинской девушке. Может ли быть такое счастье?! Но вскоре появились новые заботы: горбатая старуха просила за дочь печной котел, ватный красный халат, чесучовый летний халат, стеганое одеяло из верблюжьей шерсти, русский топор, два слитка серебра, белый бараний полушубок и шесть локтей русских ситцев.
— На старости лет загорелось ей нарядиться в чесучу! Говорит, что торо положит в амбар, а чесучовый халат носить сама станет. Бестолковая старуха! — поминал Падека про мать невесты. — «Если, говорит, чесучовый халат не привезете, девку не отдам…»
«Что ж, лишний котел и серебро у матери есть, — размышлял Удога, — а за остальными вещами придется идти к Гао Цзо. Не беда, что задолжаю… Я жив-здоров, Чумбока тоже, от гиляков мы ушли, все обошлось благополучно. Теперь нечего горевать… Если и задолжаем, зимой как-нибудь добудем меха и расплатимся».
Позабыв заветы отца, просьбы матери и свои былые сомнения, Удога явился к торговцам.
Гао Цзо обедал.
Он велел подать гостю суп с лапшой.
Кроме вещей для уплаты торо, Удога стал просить у Гао Цзо сотню медных блях и двести ракушек, кусок дабы для рабочей одежды и один женский летний халат, желая сделать подарок невесте. Он хотел, чтобы его жена имела дорогие одежды и лучшие украшения.
До свадьбы жениху следовало съездить в Мылки и угостить хорошенько родню невесты. Для этой цели он попросил ящик водки. Другой ящик, побольше, должен был, по его расчетам, потребоваться в день свадьбы. Удога знал, что жениху не полагается скупиться. И еще он помянул, что хочет купить невесте такой же тяжелый серебряный браслет, как у самого торговца, блестевший на его сухой руке.
Гао Цзо оставил чашку с лапшой и палочки. Из-под опущенных ресниц он видел синюю, чернокосую голову парня. Вот наконец и сын Ла пришел просить у него в долг. Старик Ла был гордый, никогда не должал. Сын, как видно, не в него. Но слишком много вещей хочет он получить, другому бы никогда столько не дал…
Купец знал — Удога и Чумбока хорошие охотники. Ла с ними добывал соболей больше всех в Онда… Можно дать этому парню и шубу и шелка… Только он, пожалуй, года за три сумеет отдать долг… Но на этот раз Гао Цзо не нравилось, что
— Ты на дочке Локке женишься? — спросил он.
— Дед Падека сватал, отдают ее… Согласна мать, — ответил Удога.
— Жена у тебя красивая будет… Я видел ее, — как-то неясно забормотал старик, и губы его задрожали.
Работники, сидевшие в зимнике, вдруг засмеялись. Гао Цзо рассердился на них и стал браниться. Его плоская голова, откинутая на плечи, нервно затряслась.
— Красивая, красивая!.. — повторил он, махая рукой на своих рабочих, как бы говоря этим Удоге, что, мол, не слушай их. — Ладно, мы с тобой сговоримся, — тихо продолжал торговец. — Когда невесту привезешь?
— В Мылки со сватами съезжу и как торо заплатим, старуха ее соберет…
— Ну, мы сговоримся с тобой… Дам тебе и шелк и араку.
Торгаш велел позвать старшего сына. В дом вошел рослый парень с красивым лицом. Отец велел ему повести Удогу в амбар…
— А только ты не забыл, что отец твой умер? — вдруг спросил старик.
— Я помню, — прижал Удога кулак к сердцу.
Наступило длительное, неприятное молчание. Как видно, Гао Цзо хотел что-то спросить про покойного отца.
— А ведь за ним остался большой долг, — наконец чуть слышно обронил он. — Достань книгу, сын, подсчитай.
Что говорил молодой торгаш, щелкая на маленьких счетах, Удога не слыхал. Он так и окаменел, стоя на левом колене.
Вошел Вангба, высокий и рыхлый плечистый мужчина с седой бородкой и с темными молодыми глазами. Он присел в углу на нары подле торговцев.
Если бы Удога следил за Гао Цзо, он бы увидел, что тот чуть приоткрыл глаза и смотрит на него насмешливо. Но Удога, потрясенный словами торговца, опустил голову и ничего не замечал.
Китайцы-рабочие — и те, услыхав слова хозяина, изумленно смолкли… За открытой дверью потрескивал костер, кто-то из ондинцев ковал железо.
Молодой торговец потряс Удогу за плечо.
— Ну, иди в амбар, отбирай халаты…
«Как же мне быть, кому верить?» — думал Удога в тот вечер, сидя на берегу и наблюдая багровый закат.
Облака, плывшие за рекой, были подобны клубам огня и дыма над пылающим лесом.
«Отец никогда не лгал… Он говорил, что не берет в долг у Гао Цзо, и нам не велел… Но Гао Цзо говорит, что отец был должен, — значит, так и было. Но и отец не мог лгать. Нет, все же отцу я больше верю… Ведь не раз он поминал, что торгаши неверно пишут в книге долги, чтобы побольше получить шкурок…»
Удога рассказал про свою беду старикам. Обычно они хвалили Гао Цзо, особенно если им что-нибудь от него было нужно. Но теперь дед Падека сказал:
— Это старый обманщик. Мы только привыкли и терпим, он нас всегда обижает. Прежде мы дружно жили, а Гао Цзо всегда подговаривает нас не прощать обид друг другу. Он хочет, чтобы мы чаще ссорились и дрались, а когда мы миримся, он подговаривает просить с виновных дорогие вещи. Вот мы и попадаем в неоплатные долги.
— Сколько ему платим — и все в долгу, — жаловался Уленда.