Далёкий край
Шрифт:
На крестце и бедрах Ла звенят побрякушки. Полосатый березняк белеет над высокой травой. Притихшие Самары с одеревеневшими от страха лицами сидят как истуканы и не мигая смотрят на Ла.
— К пещере спускаюсь, широкими кругами подлетаю! — кричит Ла. Гарунга, Бамба, Боки, — беснуется он, перебирая разные имена, — Бочка, Карга… — Когда Ла произнесет счастливое имя, Хозяйка тайги подаст знак. Улугу… Чумбока…
В лесу прокричал филин…
— Хозяина голос слышу… Чумбока… Чумбока… Счастливое имя слышу… Чумбока… Чумбока… — Тут филин снова ухнул. Ла закружился в
С Пыжу содрали шапку, отец плюнул ему на бритую голову и тотчас накрыл ее.
— Душу в тебя вдунул… Душа твоя другое имя взяла теперь…
Пыжу стал Чумбокой.
На другой день поутру Самары, проплывая протокой, где был их стан в первую ночь, заметили на берегу множество следов. Выбравшись на берег, они разобрали на песке: ночью к стрелке подплывали пять лодок с людьми и человек пять проходили по берегу.
Это открытие вызвало у Самаров новый прилив злобы к мылкинским.
— Бельды приходили! Так мы и думали!
— Хитрые, хотели нас окружить!
— Зайцы! Боятся нас днем…
— Спящих перебить собирались. Не забудем, как нас зимой обидели! — грозили они оружием по направлению Мылок.
— Заметили нас! Еще хорошо, что от них спрятались, на новое место ушли. Теперь они не знают, где мы, — говорил Ла.
— Значит, следили за нами! — восклицал Кальдука Маленький.
— Вот! А ты говорил: мириться с ними надо. Нет, совсем не надо мириться с Бельды! — раздались голоса.
— Конечно! Ведь это Бельды!
— Они на нас ночью напасть хотели, чтобы убивать, все равно что напали… Мы сюда калугу ловить приехали, не трогали их, даже и помириться бы согласились. Но теперь на себя пеняйте! Вырежем у вас всех мужиков в деревне и всех мальчишек.
В этот день калуга совсем перестала играть, и рыбаки разъехались. Одни лишь Самары из Онда остались в додьгинских тальниках, ожидая удобного случая напасть на Мылки.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
В ГЬЯССУ
Чтобы одержать победу над Бельды, Самары решили угостить духов.
— Надо их напоить водкой, — сказал Ла. — Кто съездит в гьяссу?
Отъезжая из Онда, Самары захватили с собой на всякий случай меха, годные для продажи.
— Конечно, надо духов угостить: где же у них в тайге арака! — соглашались старики. — Им хочется араки. Тогда уж они нам хорошенько помогут.
— Я поеду, отец, — твердо сказал Удога.
Но отец, казалось, не слыхал его.
— Кто смелый? — спрашивал Ла. — Поедешь, Ногдима?
— Нет, нельзя мне… Я плохой сон видел.
— Давайте я поеду, — громко повторил Удога. — Я крепко спал, ничего не помню.
— Как ты не боишься? — удивился Кальдука Маленький.
— А что бояться? Я куплю водку потихоньку, чтобы не заметили Бельды и маньчжуры. Ветра нет, погода тихая, и я быстро поплыву на берестянке. А мылкинские не на речке живут, у них нет легких оморочек, они плавают по Мангму в больших, тяжелых плоскодонках или на деревянных оморочках, так что меня не догонят.
«Когда все про нее узнаю, можно будеть поехать в ее деревню, познакомиться с родичами, потом свататься», —
— А вдруг нападут на тебя среди протоки? — спросил отец.
— Возьму с собой рогатину и первому же, который полезет, разрублю всю морду, как медведю.
— А волна начнется? — испытывали парня старики. — Как в оморочке обратно поедешь?
— Волна не набежит, — уверенно ответил Удога, — тихо.
Как ни болела у Ла душа, но он позволил сыну ехать.
— Очень смелым тоже плохо быть, — пропищал трусливый Уленда. — У нас отца матери брата сын, на Горюне который жил, был отчаянный, он все хвастался: мол, никого не боюсь. Те, кого он не боялся, до сих пор живы, а его давно убили…
— Тебе только обед на охоте готовить! — с презрением ответил Ла.
Уленда, слабый, больной человек, всего пугался, и всюду ему мерещились опасности.
Удога поехал на оморочке через реку.
Выбравшись на берег около гьяссу, он решил, что прежде всего следует купить ящик водки. Удога пошел в ограду.
В шалаше у торгаша он заметил длинноносого, узколицего человека.
— Шаман племени рыжих, — сказал ему купец.
На пухлые руки купца упала великолепная голубоводная рысь. Миссионер поднял голову и увидел молодого Самара. Удога был без шляпы, через плечо с его головы свисала толстая, блестящая иссиня-черная коса, которой позавидовала бы любая итальянка. Его скуластое лицо было смугло-розовым, как у изнеженных юношей-мандаринов. На толстых губах, потрескавшихся от жгучего солнца и ветров, запеклась кровь, на смуглой потной шее грязь образовала темные потеки, а крупные мускулистые ноги, видневшиеся из-под коротких штанов из рыбьей кожи, были изъедены гнусом и расчесаны в кровавые, гноящиеся ранки.
Удога глядел на торговца по-детски наивным взором.
Торгаш брезгливо сморщился и покачал головой, в ясных глазах гольда появился испуг. Но торгаш не был себе недругом. Позабавившись испугом Удоги, он согласился дать ему водки.
Удога повеселел, его глаза оживленно заблестели; он присел на корточки, поспешно вынул из мешка берестяную трубку и вытряхнул из нее черную шкурку соболя.
Купец отдал ему большой ящик водки, и гольд, подняв его на плечо, собрался уходить. Ренье остановил его. Наблюдая гольда, он так же безошибочно, как и торгаш, определил, что это доверчивый и наивный человек. Хорошо бы такого взять в работники… Он протянул Удоге зеркальце и бусы.
— Как тебя зовут? — ласково спросил он, глядя тем уверенным и повелевающим взором, каким умеют смотреть миссионеры, когда разговаривают с людьми, которым проповедуют и которых в душе презирают. Пьер знал — такой взгляд, в сочетании с лаской в голосе и с обещанием подарков, всегда действует.
Удога нахмурился и со страхом смотрел на высокий нос чужеземца. Совсем не с этим шаманом рыжих хотел бы он говорить сейчас.
— Не бойся, не бойся! — самоуверенно продолжал Пьер.
На вопрос, кто он и откуда, Удога ответил, что он из деревни снизу. Но где он остановился в гьяссу и с ним ли его сородичи, в этом он никак не хотел признаться.