Далёкий край
Шрифт:
И вот третью неделю Маркешку везли степью, но твердой веры, что везут его домой, не было. Он опасался, что китайцы отправляют его куда-нибудь в такую глушь, что вовеки не выберешься. Правда, по дороге шли обозы с чаем… В России чай любят. Так много чаю больше везти некуда. Сейчас, завидев блеск кяхтинской церкви, казак ожил. Родная станица, родная земля, дом родной, друзья, все, с чем уже несколько раз мысленно прощался Хабаров, теперь близко. И уже тряская клетка, казалось, не мучила казака.
Маркешка зашевелился. Монгол-погонщик сердито окрикнул
Кяхта поднималась из степи. Слева, как груда бревен, разметанных на пустыре, раскинулся китайский городок, Маймачен, а через неширокую полосу от него начиналась Россия… Русский город со множеством крыш, деревянных и железных, с белыми наличниками окон и крашеными ставнями… Одна за другой показывались маковки церквей…
В Маймачене, у городского начальника, клетку с Маркешкой спустили с верблюда. Смотреть на русского собрались маймаченские китайцы. У Маркешки в глазах рябило от разноцветных шелковых халатов и вееров.
Смеющиеся, толстые, веселые купцы пугали Маркешку, что теперь русские отрубят ему голову и выставят напоказ. Молодые, подскакивая, с восторгом показывали, как будут рубить.
— На своей земле не жалко голову сложить, — отвечал Маркешка. Но в душе надеялся, что его должны пощадить, что он сделал удалое и доброе дело.
На другой день Маркешку вывели из клетки. К нему шли русские в мундирах и с оружием. Маркешка увидел пограничного чиновника и двух офицеров. Русские высокие кони стояли у ворот. Русские казаки в папахах держали их под уздцы. Следом за чиновниками и офицерами валили русские купцы и приказчики и купцы-китайцы. Огромная толпа собралась вокруг Маркешки.
Хабаров остолбенел от радости и смотрел на всех, моргая, не в силах вымолвить слова и от волнения, и оттого, что давно не говорил по-русски, и оттого, что такое большое начальство пришло встречать.
— Мы его не примем, — грубо с иностранным акцентом сказал узколицый, горбоносый офицер, — он не русский… У него лицо не русское. Он по-нашему не понимает.
Офицер пограничной стражи был из прибалтийских немцев. Маленький скуластый Хабаров казался ему похожим на азиата.
— Как же это так, ваше благородие? — взмолился Маркешка.
— Какой же он русский? — сердился офицер. — Глядите, рожа как у инородца, ноги колесом… Маленького роста, желтый.
— Такие родятся по Забайкалью! — сказал скуластый чиновник. — Вы тут человек новый в Кяхте, а мы своего узнаем.
— Нет, не может быть. Нельзя взять его, — упорствовал немец. — Мы, русские, не похожи на такого.
— Я русский! — тонко воскликнул Маркешка.
Он не на шутку испугался, что свои отступятся и опять монголы увезут его в клетке. Отчаяние овладело им.
Маркешка всхлипнул и стал утирать лицо рукавом кофты.
— О,
Подъехал пожилой русский офицер, и все отдали ему честь. Сидя верхом, он устало снял фуражку, вытер лысину платком.
— Откуда явился? — с деланной грубостью спросил он.
— Усть-Стрелочного караула казак Хабаров, Маркел Иванов, — браво гаркнул Маркешка, не сводя с офицера испуганного, настороженного взгляда.
Офицер пристально оглядел казака, его рваную одежду, и ласка мелькнула в его взоре.
— Как попал в Китай?
— Зимой схватили ихние стражники, будто бы переходил границу.
— Ну, обычное дело, — сказал офицер. — А быть может, ты в Китай за контрабандой направлялся?
— Никак нет! Мы в Китай не ходили! Только по Амуру охотились.
Лысый молча смотрел на Маркешку и наконец, обернувшись к казакам, махнул платком и велел вести его в Кяхту.
Офицеры сели на коней. Казаки тронулись.
Маркешка, всхлипывая, пошел между ними.
— Чего же ты ревешь? Домой приехал, — шутливо сказал ему бородатый казак.
Но Маркешка не мог ему ответить.
«Руби голову, казни или милуй, но допусти в родное Забайкалье, — думал он, — а тут не успел порога перешагнуть, а уж грозят и отрекаются. Уж какая-то сволочь навязалась на мою голову. За меня китайский дзянь-дзюнь в Пекин хлопотать ездил, потому что я древнего рода. Такой умный старик попался. А в России что за начальство!»
Маркешка, натерпевшийся за эти шесть месяцев и выказавший стойкость и бесстрашие перед чужими людьми, снесший пытки, угрозы казни и унижение, ни словом не выдавший себя и русских, не в силах был стерпеть обиды от своих, на своей земле. И он заплакал… От счастья, что вернулся, и от горя, что тут такая несправедливость, слезы потоками текли по его щекам.
В халате, в рваной китайской кофте, весь избитый, запыленный и босой, с лицом в потеках, черный от грязи, маленький и скуластый, как монгол, но по-русски сероглазый, вернувшись из далеких странствований, шагал Маркешка по родной земле и горько плакал перед ней, как перед родной матерью.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
ОПАСНЫЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ
Наступила зима. Гао часто сидит на кане с открытыми глазами, устремленными куда-то вдаль, и гладит петуха. Кот ластится у его колен.
Дом у Гао — полная чаша: есть мясо, крупы, масло, кадушка со спелым мороженым виноградом, другая — с черешней.
Есть мука, сахар… Это все для себя, не для продажи. На продажу идет прель, гнилье, низкие сорта круп.
Чумбока женился на Одаке. Свадьбу справляли в Онда осенью. Собираясь идти на промысел, охотники обещали Гао принести много мехов, все отдать ему, ничего не оставлять Дыгену. Осенью лесные пожары потухли. Тайга местами выгорела: на огромных площадях чернели горелые стволы без ветвей. Дождь и талый снег смачивали землю и почерневшие мхи.