Далеко ли до Сайгатки?
Шрифт:
Варя вспомнила узелок с шаньгами, вздохнула. Старушонка, накрестившись, достала из корзины кусок сала, варёную картошку и, подставив лодочкой ладонь, стала есть.
Варя покосилась на неё, встала и прошла по коридору к лестнице наверх. Навстречу ей вышла девочка в синем, в горошину, платье и тёмной жакетке. Варя сдвинула брови, узнала себя — в стену было вделано большое зеркало.
За стеклянной дверью салона стояли пустые столики и красные бархатные кресла. На одном сидел военный и курил. Варя открыла
— Послушайте, — сказала Варя, — у вас нельзя чего-нибудь купить поесть?
— В двенадцать обед будет. Суп и овсяная каша.
— А какая следующая остановка?
— Усть-Камск, не знаешь? Ты из какой каюты?
Варя поскорее вышла. Она сама удивлялась, что до сих пор никто не спросил у неё билета. Все, точно сговорившись, проходили мимо. Она вернулась вниз. Старушонка уже кончила есть и вдруг сказала:
— Теперь, милая, кажный на своём пайке, не наугощаешься. Далеко ль едешь?
— А я и не прошу, — сердито сказала Варя: запах сала щекотал ей ноздри. — Я еду в Горький.
— Так-то, милая. Небось к папаше-мамаше? Чего ж без вещичек, да и сама по-летнему?
— А сейчас лето.
— Уж какое лето, милая, какое лето! Зима на носу, а не лето.
Варя ничего не ответила. Пароход остановился. Она вышла на палубу. С пристани опять тащили мешки, по сходням отстукивали сапоги грузчиков.
Один берег был обрывистый и тёмный от леса, другой — пологий, серо-жёлтый. Варя посмотрела на Каму, и вскрикнула: Кама разлилась как море. Или нет: за ней, сливаясь и гоня волны, спокойно и мощно подходила вторая река. По палубе пробежал мужчина в брезенте.
— Послушайте, здравствуйте, а это там что? — крикнула Варя, размахивая руками.
— Как — что? Волга!.. Давай, давай! — закричал он на грузчиков.
— Значит, Горький уже теперь скоро?
— Эх, да не мешайся ты под ногами! — рассердился мужчина.
С берега к пароходу пробиралась смуглая девочка с частыми косичками. Она несла чёрный противень с жареной рыбой. Варя подумала, распорола подкладку и купила на десять рублей две ладно прожаренные коричневые рыбины.
А к вечеру началось.
Ещё задолго до Казани в пароход набилось столько народу, что Варю затолкали в угол между стеной и скамейками. Женщины с узлами и детьми, пахнущие махоркой мужчины, парни с деревянными сундучками и серыми скатанными одеялами.
Некоторые устроились прямо на полу, на сваленных вещах. Огромный обросший моряк разлёгся на скамейке и громко захрапел. Его попробовали потеснить, он вскочил и заорал что-то диким голосом. Два военных взяли его под руки и увели куда-то. Несколько башкир в полосатых стёганых халатах залезли на скамейку рядом с Варей.
У Вари почему-то после рыбы сразу засосало под ложечкой. Потом стала кружиться голова, а перед глазами всё поплыло,
«Держите её, держите! Это она украла!»
«Да не украла, а убежала. Я вам говорю…»
«Ясно, убежала. Вот и деньги в подкладке, а ещё говорит — готовится в парашютистки».
«Ой, мамочка, волки!»
Серые, чёрные, зелёные камни надо складывать в кучу, а они всё время скатываются вниз. Надо взвалить их на плечи и тащить, как Ганькины мешки с хлебом. И пить хочется…
— Дайте, пожалуйста, пить, дайте пить!..
— На, девочка, выпей.
Варя открыла глаза. Белая стена, и на лампе — бабочка. А может быть, это листок прилип?..
— Где я?
— Лежи, лежи.
Варя с усилием повернула голову. Если пароход, то почему не качает и нет стука? И где башкиры?
Над головой плакат: «Не пейте сырой воды!», а пониже мелкими буквами: «Остерегайтесь брюшного тифа».
Варя упрямо мотнула головой и села.
— Где это я?
Перед ней на высоком табурете за столом — девушка в белом халате.
— Ты, дорогая, лежи и не разговаривай.
— А пароход?
— Ушёл твой пароход.
— Со мной что-нибудь…
— Лежи, тебе говорят!
Варя легла и отвернулась к стене. Как только девушка куда-то вышла, села опять. Спустив ноги, пальцами потрогала холодный дощатый пол. Ботинки её стояли у стола, платье лежало на табуретке. Губы сохли, и во рту было так, точно она полизала дверную ручку.
Варя встала, натянула платье и, пошатываясь, вышла на середину комнаты. Из окна она увидела гладкую, как стекло, воду, борт жёлтой баржи и какое-то строение. Баржа колыхалась, а может быть, это пол в комнате медленно подымался и опускался… На столике, за которым сидела девушка, лежал раскрытый журнал. Варя заглянула: в разграфлённой странице было аккуратно вписано: «Заболевшая — одна, откуда прибыла — неизвестно, фамилия — неизвестна, итого — одна».
Дверь отворилась, и вошла та девушка в халате. Она взяла Варю за плечо и подтолкнула к койке.
— Не лягу! — сказала Варя. — Не лягу, пока не скажете, где я. У меня что, брюшной тиф?
— Никакой не тиф, а рыбу плохую есть не надо. Куда едешь и откуда?
— Не скажу.
— Это почему же?
— А зачем вы меня с парохода ссадили?
— Дурочка, ты же заболела, не я! Тебе же лучше!
— Нет, не лучше. Мне в Горький надо.
— И доедешь. Поправишься и доедешь.
— Когда?
— Завтра.
Варя покорно и быстро полезла на койку.
— А это здесь что у вас, пристань?