Далеко ли до Сайгатки?
Шрифт:
Борис Матвеевич рядом с секретарем сарапульского райкома и председателем колхоза сидели в президиуме. Борис Матвеевич был строгий, нарядный, в тёмном костюме с галстуком вместо обычного комбинезона.
Интернатские опаздывали: за день развезло дорогу, должно быть, они застряли в пути. Всё-таки решили дождаться их, и уже тогда начали торжественную часть.
Когда встревоженная Варя в расстёгнутом пальто и чужом платке прибежала из больницы по хлюпающему снегу к клубу, вечер уже был в разгаре. Докладчик в белой вышитой
— Всё это, дорогие товарищи, безусловно является достижением нашей революции. И за что они, товарищи, на нас полезли? За то, что мы им, как бельмо в глазу… — Он отпил из стакана воды и продолжал: — Безусловно, положение у нас в данное время нелёгкое. Но мы все, сражающиеся на фронтах и трудящиеся в тылу, все наши боевые силы…
— Воспитателя из интерната, Сергея Никаноровича, нигде не видели? — спрашивала Варя столпившихся в дверях клуба и сосредоточенно слушавших женщин.
На неё зашикали.
Наконец кто-то из девочек передал Гане, что там «Бориса Матвеевича Варька кого-то ищет», и Ганя полезла к ней навстречу. Вдвоём они пробились к выходу.
Сергей Никанорович стоял в проходе возле отмытых, подстриженных к празднику мальчишек. Валентина Ивановна и Ольга Васильевна были около девочек, наряженных в лучшие платья, разрумянившихся.
Как раз в это время председатель объявил с эстрады, что сейчас начнётся перерыв и после него — концерт самодеятельности.
В зале сразу зашумели, заговорили… Вера Аркадьевна, с красной повязкой на рукаве, торопливо меняла зачем-то на столе президиума скатерть. Борис Матвеевич с помощью Андрея Козлова выдвигал к рампе рояль, перебирал ноты… В передних рядах гудели, кто-то громко требовал: «Пусть Маша Азарина споёт!..»
Варя и Сергей Никанорович увидели друг друга одновременно. Он кивнул ей, сказал что-то Ольге Васильевне, та подозвала Веру Аркадьевну.
— Идите, идите спокойно. Кончится вечер, вас сменят.
— Благодарствуйте. Тогда, разрешите, пойду.
— Голиков, Женя, а ты куда?
Мамай, в синей сатиновой рубашке, с непривычно приглаженными вихрами, рванулся было за Сергеем Никаноровичем. Но тот, не замечая, уже быстро пробирался за Варей к выходу.
Через минуту оба торопливо шли от освещенного клуба по тёмной дороге к белеющей за последними домами Сайгатки больнице.
На крыльце у входа в клуб остались и тревожно смотрели им вслед Ганя в праздничном, перешитом из материнского, платье и помрачневший, взволнованный Мамай.
Они не говорили ни слова, но думали об одном и том же.
Варя приложила ухо к скважине. Сергей Никанорович разговаривал в коридоре больницы с врачом, строгой женщиной в очках, пославшей Варю за ним и встретившей их внизу на лестнице.
— От вас не скрою — состояние тяжёлое, — говорила врач. — Сделаем всё возможное… Говорят, в Сарапуле
В палате горела синяя лампочка. Три первые кровати были пусты. На четвёртой в углу, высоко на подушках, лежал Вадим. Сейчас, при синем свете, его похудевшее лицо было совсем незнакомым.
Сергей Никанорович и врач вернулись, молча прошли мимо Вари, постояли у кровати.
— Хорошо. Постараюсь достать, — медленно сказал Сергей Никанорович. — Если достану, к утру буду здесь…
Врач покачала головой и почему-то сердито посмотрела на Варю.
— Мне уйти, да? — шепнула она испуганно.
— Нет, не надо. Он может позвать.
Сергей Никанорович поманил Варю пальцем.
— Варюша, я сейчас уеду в Сарапул за лекарством. Забегу к вашим, тебя придут сменить.
— А мне ничего, не надо сменять, я тут буду… — Варя готова была заплакать, но сдержалась. Знала — плакать нельзя.
— Пускай подежурит, девочка здоровая, а если что понадобится — сестра в коридоре, — сказала врач.
Когда они с Сергеем Никаноровичем ушли, Варя подождала около Вадима, потрогала зачем-то грелку на столе. «Вадимка, Вадимка, милый бедный дурачок, что же ты наделал?..»
Проглотив комок, Варя подошла к двери, посмотрела в коридор.
По полу тянулась полосатая дорожка. Вдоль окон стояли низкие зелёные кадушки с цветами. Несколько женщин в халатах (Варя вспомнила вдруг пристань Бахтырскую, раненых) стояли тихо в конце коридора под висящим на стене чёрным репродуктором. Он молчал, но вот что-то щёлкнуло в нём, равномерно застучало, и удивительно мелодичный знакомый перезвон поплыл по коридору. Сразу же стали открываться двери других палат, оттуда потянулись к репродуктору больные в халатах, шаркая тапочками…
— Говорит Москва… — отчётливо услышала Варя столько раз слышанные, дорогие слова.
Она оглянулась на спящего Вадима, шире открыла дверь. Тёплый голубой свет дрожал на белых стенах коридора. Люди, собравшиеся у репродуктора, подняли головы. Кто-то положил на плечо соседа руку, кто-то обнял товарища… Придерживая дверь, Варя шагнула за порог.
Прижавшись к стене и сжимая металлическую ручку двери, она внимательно слушала.
Все за одного
— Сергей Никанорович! Обождите, Сергей Никанорович!..
— Женя, я очень спешу. Вас в Тайжинку отправит Ольга Васильевна.
— Нет, я не про то…
Мамай всё-таки догнал его, прыгнув на перекинутую через канаву доску. По улице со всех сторон, перебивая друг друга, бежали журчащие ручьи.
— Сергей Никанорович, вы что, в город едете?
— Да. Вадиму срочно необходимо лекарство.
— Давайте я? А, Сергей Никанорович? Вы только объясните…
— Нет, голубчик, нельзя, ты не сумеешь. Лучше Ольге Васильевне помоги.