Далеко на квадратной Земле
Шрифт:
– Чем же?
– Воспоминаниями.
– Значит, про круглую планету и про других существ, в которых мы якобы перерождаемся…
– Да, Эдуард Моисеевич.
– Что «да»? Я ещё не закончил.
– Но я знаю, что вы скажете. Поэтому отвечаю вам: да, я всё это выдумала. Но ведь именно поэтому моя биография оказалась на вашем столе. Что, я не права?
– Значит, тебя на самом деле интересуют такие темы?
– Какие?
– Про то, что бывает после жизни.
– По-моему, об этом хотя бы раз задумывался каждый нормальный кролик. Эдуард Моисеевич, что вы от меня хотите, я не понимаю? Ищете, к чему бы придраться?
– Господин директор, – включилась в разговор
– Да, я это понял. И только поэтому не буду ей больше докучать. Пиши, Аня Кролик, всё что тебе вздумается. Но только не в школьных тетрадях. Ты меня поняла? И в этой своей тетрадке тоже повсюду повычёркиваешь моё имя. Чтобы оно там даже не фигурировало.
– Что же там будет? Прочерк?
– Нет. Напишешь своей рукой сверху другое имя. Например: Гавриил Васильевич Косточкин. Хорошо?
– Но почему Косточкин?
– Потому что я так сказал. И теперь, когда снова захочешь написать обо мне, будешь писать про Гавриила Васильевича Косточкина. А мы с Марьей Андреевной всё поймем. Ну вот, пришли.
Они приблизились к двери, ведущей в подвал. Директор вынул связку ключей, открыл. Шагнули в темноту.
– Илларион, – позвал директор. – Илларион, ты здесь? Зажги свет, будь другом.
В нескольких метрах послышалось шарканье. Затем щелкнул выключатель, на потолке вспыхнули трубчатые лампы, и они увидели просторное помещение с двумя дверными проёмами – в той стене, которая была напротив, и левее. В центре стояла длинная застеклённая витрина, как морозильный ларь, в котором хранят мороженое, только длиннее, – от стены до стены. Такая же штука из дерева и стекла помещалась на правой стороне. Прямо перед собой они увидели старого кролика в выцветшей синей куртке с загнутыми из-за долгого ношения уголками фалд и с таким же вылинявшим серым мехом. Глаза незнакомца были скрыты под тёмными очками, какие носят кролики, утратившие зрение. В руке он держал наполненный чаем стакан в узорчатом подстаканнике из потускневшего мельхиора.
– Знакомьтесь, – сказал директор, – Илларион Скворцов, смотритель школьного музея.
– Так здесь музей? – удивилась Марья Андреевна. – Почему же я об этом ничего не знаю?
– Вы находитесь в зале школьных сочинений, – глядя поверх голов, заговорил смотритель. – Эдуард Моисеевич, сколько с вами? Показать им всю экспозицию или отдельные разделы?
– Илларион, мы не с экскурсией. Мы на минутку. У нас новый экспонат.
– Что? Гербарий, рисунок?
– Сочинение, Илларион. Несколько необычное. Позже положишь его под стекло. Фамилию и класс ученицы я напишу отдельной этикеткой.
– Хорошо, господин директор.
– Эдуард Моисеевич, что всё это значит? – не в силах унять волнения, шёпотом спросила Марья Андреевна. – У нас под ногами музей, а мы не знаем. Почему вы держите это в тайне?
– Потому, Марья Андреевна, – так же приглушённо ответил ей директор, – что если бы я об этом объявил, все наши ученики просто сбрендили бы. Вы хотите? Я нет. Все стремились бы писать так, как у Анны Кролик. Не хочу даже думать, что творилось бы на уроках рисования и труда. Всем непременно хотелось бы увидеть свои рисунки и поделки здесь, под стеклом. Поэтому никто ничего не должен знать. Молчите, Марья Андреевна, слышите? И ты тоже молчи, – поглядел директор на Аню. – Я хочу, чтобы наши ученики писали обычные сочинения. Такие как надо. Ясно?
– Короче
– Да, это наша школьная кунсткамера, – ответил смотритель.
Аня прошла вдоль витрины в центре помещения. Под стеклами были раскрытые тетради и просто отдельные листы, исписанные почерками всех видов и размеров.
– Сюда попадают самые необычные школьные сочинения, – появляясь у неё за спиной, заговорил Илларион. – Вот здесь, поглядите, – притронулся он пальцами к приклеенной возле стекла бумажке с надписью, – здесь у нас сочинение на самую банальную тему: «Как я провёл лето». Ученик шестого «Б» класса Юра Серенький написал, что весь август прожил в желудке у великана. Там он якобы отдыхал и купался в море. А перед самым первым сентября вылез из уха и спокойненько пошёл домой. Правда, написано это было давно, около десяти лет назад. Ведь так, Эдуард Моисеевич? Я не совсем хорошо помню дату.
– Что теперь с Юрой Сереньким, мы не знаем, – подошёл директор. – А сочинение его тут.
– Что же находится там? – показала Аня на один из проёмов в стене.
– Зал школьных рисунков, – ответил директор. – А там, слева – различные поделки. Я бы показал вам с вашей классной руководительницей замок из гречневой каши с луковой подливкой, но, кажется, его уже давно доели мыши. Илларион, что скажешь?
– Так точно, господин директор, – отозвался смотритель. – От замка остались крохи. Но есть оригинальный табурет, выструганный на уроке труда. На нём можно летать.
– Как это? – не поняла Марья Андреевна. – На обыкновенном табурете?
– На самом деле, – пояснил Илларион, – это обычный, косо сколоченный стул без спинки. Просто тот ученик, который его сделал, объявил в конце урока, что табурет летающий. Видимо, для того, чтобы заработать не самую плохую отметку. Это очевидно.
– И ведь не поленился, шельмец, – не мог сдержать улыбку Эдуард Моисеевич, – приколотил к ножкам своего изделия два голубиных крыла, выпиленных лобзиком из фанеры.
– Сколько же моя тетрадка будет храниться здесь? – спросила Аня.
– Столько, сколько будет стоять школа, – ответил директор.
– И о ней никто никогда не узнает? Кроме нас с вами.
– Чем меньше они там, наверху, знают, тем лучше, – провозгласил директор, строго вздымая палец. – Тем крепче общая дисциплина. Ну всё, – заторопился он. – Илларион, открываю тетрадь на нужной странице и кладу сюда. Позже определишь её куда нужно. А мы пойдём. Хотя нет, подожди. Сейчас мы тут кое-что поисправляем, – добавил он, вынимая из нагрудного кармашка ручку с колпачком. – А ты пока, будь добр, принеси нашим гостям по небольшому бутерброду с сыром. В качестве скромного вознаграждения.
На следующий день, когда Аня вернулась из школы, семья Кроликов, как было запланировано, отправилась смотреть новую квартиру. Это был центр города. Рядом располагались: стадион «Юность», продуктовые магазины с аптекой и приют для бездомных декоративных птиц.
– Хороший район, – потянув рычаг тормоза и поглядев в окошко, сказал папа.
– Да, неплохо, – согласилась мама. – Но это не значит, что квартира будет такой же.
Разговор происходил в папиной машине. Это была старенькая «Улитка» отечественного производства. Маме, кстати, и она казалась тесноватой. Она не раз предлагала подкопить денег и купить что-нибудь новенькое, но папа её убеждал: «Дорогая, – говорил он, – давай дождёмся, когда машина полностью исчерпает срок годности. Меня так учили: донашивать вещи до конца». На что мама обычно отвечала: «Скорее исчерпается срок годности у меня. Тоша, я не вечная. Подумай лучше об этом».